Грань искупления. Анастасия Стер
себе проявить еще немного нежности, которой я не могу напиться.
– Вообще я планировала молчать, пока взрослые дяди решают взрослые вопросы.
– Мы уже обсуждали это: ты не за мной, а рядом со мной. Переговоры ведет верхушка мафии, а значит, ты можешь участвовать в процессе. Будь честной, Украшение. Я всегда с тобой. – Я мягко убирая ее ладонь от своего лица, чтобы собраться с мыслями, и не отвлекаться на прикосновения.
Я становлюсь ровно, скрестив руки на груди. Ощущение дереализации окутывает меня мягким одеялом, даруя возможность наблюдать за всем от третьего лица. Кажется, будто я смотрю кино, и все это происходит не здесь и не сейчас. Я привык к этому чувству, особенно в важные моменты, но все равно оно напрягает и оголяет нервные окончания. Мне нужно быть более внимательным и осторожным, потому что часть разума в каком-то смысле отмирает.
Краем глаза я вижу, что Джулари отходит немного назад, слегка прячась на мою спину, – это вызывает мягкую ухмылку. Она делает это не потому, что боится, нет. Она делает это из-за уважения ко мне и к Дону русской мафии. Женщины, даже жены, обычно не участвуют в делах мужчин, но я игнорирую этот идиотский закон, и мне плевать, что на этот счет думают другие. Приятно, что Джулари стоит рядом, но позволяет себе оставаться прикрытой моей спиной. Приятно, что она соблюдает традиции. Она еще раз доказывает, что обладает невероятной мудростью и внутренним стрежнем. Ведь высшая сила – позволять себе быть слабой там, где это уместно.
– Они прибыли, – говорит охранник, который стоит напротив нас около двери. В его ухе микронаушник, в который передается вся информация от наружного наблюдения. Я слегка киваю, натягивая на лицо маску безразличия.
Дверь открывается, и я вижу это словно в замедленной съемке. Хочется закрыть глаза и потрясти головой, чтобы вернуться в собственное тело, но я не делаю этого. Внутрь заходят шесть крепких мужчин в костюмах, примерно моего роста. Во главе этой колонны – лысый голубоглазый Дон, которого зовут Николай, – Джулари показывала мне его дело. Ему около сорока пяти лет, есть жена и дети. Понятия не имею, где она откопала это, но я даже успел увидеть их фотографии с какого-то семейного праздника.
И то, что Дон заходит первый, является своеобразным знаком доверия: сначала всегда входят солдаты для осмотра помещения, особенно если речь идет о чужой территории. Я оцениваю этот жест, убирая руки в карманы брюк. Внешне ничего не меняется, но вот внутренне – полностью. Настроение этих переговоров, кажется, будет хорошим.
Николай подходит ближе ко мне, осматривая зал ресторана цепким взглядом:
– Я ожидал увидеть дуло пистолета даже на потолке, – говорит он с сильным акцентом. Он произносит слова так, будто разбивает их о пол: быстро, отрывисто, делает акцент на согласных буквах. Это звучит очень колоритно и подходит под его образ, добавляя агрессию и холод.
– Мы пригласили вас, поэтому все глоки пока опущены. – Мы обмениваемся крепким рукопожатием. – Это моя правая рука, – я указываю