Скорбная песнь истерзанной души.
тот же день приехал дедушка-сосна вместе с тем тощим пижоном, который оказался моим дядей, чьё имя указал отец в записке, приклеенной скотчем к двери кабинета. Некоторое время их не было видно. Или правильней будет сказать, что это меня не было видно, так как я, по своему обыкновению, сидел у себя в комнате, слушал музыку. В ушах у меня звучали The Banshees, и мне отчего-то вдруг захотелось записать свои мысли. Возникла нестерпимая тяга. Встав с постели, я подошёл к столу, открыл ящик и выудил оттуда чистую тетрадь. В тот момент, когда я начал что-то писать, дверь приоткрылась. На пороге возник дедушка. Я заметил его краем глаза, повернулся к нему, вытащил из уха один наушник.
– А-а-а, уроки делаешь, значит? – прохрипел он, входя в комнату.
– Угу, – соврал я и закрыл тетрадь.
– Темновато тут у тебя как-то, – дедушка осматривался, затем сел на край кровати.
– Ты меня, наверное, совсем не помнишь. Я тебе как чужой сейчас. Но когда-то – поверь мне – мы были весьма близки. Помню тебя совсем маленьким. Ты со мной пару раз оставался на целый день. И мы неплохо проводили время…
Он всё говорил и говорил, предавался воспоминаниям, в подробностях описывал самые разные эпизоды, уходя порой в неведомые дебри своей памяти, забывая, что на самом деле хотел сказать. Потом пытался вернуться к главному. В конце он встал и произнёс следующие слова, которые дедушка будто бы и для меня вовсе, а для себя самого:
– Маме твоей совсем плохо. Я думал со временем ей станет лучше, но, видимо, всё с точностью да наоборот. Поэтому некоторое время вы поживёте у меня. А там дальше видно будет…
Внутри у меня всё сжалось. Я не хотел никуда переезжать.
«Разве могу я, – спрашивал я про себя неведомо кого, – вот так взять и покинуть этот дом?».
На мой взгляд такой поступок осквернял память моего отца. Но и сказать я ничего не мог. Мне казалось, что слушать меня всё равно никто не станет. А кроме того, вид у деда был грозный. Он пугал меня. Поэтому я молчал и постукивал ручкой о стол, глядя куда-то в сторону. В моём ухе Роберт Смит сменил Сьюзи Сью.
– Ну ладно, – сказал дедушка-сосна, вставая с кровати – пойду я. Оставлю тебя в покое. Ты посиди, подумай. Мы этот вопрос ещё обсудим149.
Он вышел из комнаты, а я остался наедине со своим смятением. Но ненадолго. В таком состоянии меня обнаружил дядя Сё. Его голова возникла в дверном проёме, чтобы прошептать лишь одну фразу:
– На твоём месте я бы заглянул в отцовский кабинет.
С этими словами голова его тут же исчезла. И я остался в одиночестве теперь уже до конца дня, который провёл, стараясь понять, рад я этому или же нет.
Глава 8
На следующий день я стоял перед дверью в кабинет отца. Тупо смотрел на неё. А она смотрела на меня. Рука пару раз дёрнулась, чтобы постучать, но я напоминал себе: «В этом больше нет нужды».
«Лучше открой её, – продолжал я говорить сам с собой (не вслух, конечно). – Тут ничего сложного нет. Взялся за ручку двери, повернул, толкнул дверь и вошёл».
«Сложного-то, может, и нет, – отвечал я себе, – только вот я всё
Не знаю, зачем он так сказал, потому что думать мне было не о чем (так как моё мнение всё равно не изменилось бы; да и оно не учитывалось вовсе, так что какая разница?) и вопрос этот мы больше никогда не обсуждали.