Благодать.
какой можно растить. Чуть погодя они смотрят, как над костерком розовеют у них руки.
Колли говорит, я слыхал, некоторые волосатые лицом делаются, когда голодают месяцами[13]. Это у нас впереди, в мартышек превратимся.
Хватит.
Когда костер выгорает, им среди собак и вони мочи уже тепло. Бусенец снаружи, и вода, что каплет внутрь с крыши непрерывным потоком, и беспокойство, что копится у нее внутри. Она шепчет Колли, отдай ягоды, я выставлю подношенье.
Колли молчит. Я сам выставлю чуток погодя.
Ты ж не знаешь, как надо класть.
А что, порядок какой есть?
Ну ты просто не знаешь.
Она протягивает ладонь, но он ей ничего туда не кладет. Она принимается тыкать ему в ребра пальцем.
Наконец он говорит, у меня их нету больше.
В каком смысле нету?
Я не удержался.
Что ты с ними сделал?
Съел, и теперь у меня живот болит.
Она умолкает надолго. Ей хочется кричать. Впереди долгая ночь, и совсем без защиты. Лежать в темноте, и что тогда станется. Именно эта ночь с ее тысячей звуков, а вскоре и с тысячей глаз, и ей страшно взглянуть в небо, бо в мыслях своих она страшится увидеть проблеск их призрачного света, мертвых, что рассекают тьму с посвистом по-над полями воздуха и возносят стенания свои, скитаясь сегодня по миру. Падая сверху на них с Колли подобно громадным птицам, чтоб унести прочь, в места мертвых. Вот что с нами станется, думает она.
И тут вспоминает. Говорит, надо вывернуть одежду наизнанку. Это нас защитит. А нет, так виноват будешь ты.
Она отвертывается и выскальзывает из одежды. Он тоже. Потом оба посмеиваются. Это жуть как неуютно, произносит он. Умолкает. А затем говорит, ты правда в них веришь? В дивных-пука? В мертвых? Их вообще кто видел когда?
Кажется, да. Не знаю.
Откуда, по-твоему, они берутся? Мертвые в середке земли живут? Как они оттуда выбираются? Где-то есть жерло ада? Я много раз пытался прикинуть, что там, в середке земли. Если копаешь яму, там ничего, только камни и грязь, ей-ей. Где ж там для них место? Может, они прячутся в лесу или в воде. Или в тайных пещерах в горах. Их там не увидишь, и потому…
От ворот доносится скрип с оттяжкой. Собаки садятся, одна гавкает, то ли приглашение, то ли предостережение. Кто-то – или что-то – направляется к ним. Голос Грейс заостряется до цыц. Она чувствует, как Колли напрягается, хватает его за запястье, стискивает. Теперь-то понимает, что они в любом случае пропали, мертвая душа придет, потому как нет у них никакой защиты, мертвая душа слетит к ним, потому что они дураки. А затем поступь становится кашлем человека в кулак. Бряком ключа в замке. Человек открывает и закрывает дверь в хлев. Долгий миг они сидят напряженные, и ей слышно, как человек опять выходит. Тут она встает, а Колли тянет ее вниз, чтоб села, но ей надо глянуть, кто это был, хочет знать, что он там делает. Она продолжает выбираться наружу, закрывает глаза от ночного неба, а затем позволяет себе быстрый взгляд. Там лишь тьма, великая, плоская, павшая на все, и Грейс на цыпочках подбирается к углу, выглядывает из-за него, видит мало что, однако слышит
Согласно письменным свидетельствам современников Великого голода в Ирландии, у умиравших от голода людей, в том числе детей, помимо очевидных признаков истощения, отмечалось зарастание лица тонким волосяным покровом. Ныне известно, что этот покров, называемый лануго, – естественная реакция организма на анорексию. В XIX в. некоторые британские газеты использовали эту информацию в доказательство того, что ирландцы эволюционно примитивнее англичан.