Сибирская ментальность и проблемы социокультурного развития региона. Сборник статей
и Приангарья III–II тыс. до н. э., на которых особенно хорошо просматривается эволюционный процесс. К таким местоположениям относятся многослойное поселение Горелый Лес на реке Белой притоке Ангары, Улан-Хада на побережье Байкала, Казачка на реке Кан, притоке Енисея, находящемся чуть ниже по Енисею г. Красноярска[18].
Процесс развития древних культур в Восточной и Западной Сибири показывает: во-первых, внутреннюю самостоятельность этого процесса. Его независимость от южных и юго-западных соседей, наличие уникальных изобретений и находок, во-вторых, специфику природных условий, определивших особые формы развития сибирских культур; в-третьих, единство общеисторических закономерностей, определяющих процессы развития сибирских культур в диалектическом единстве общего и особенного; в-четвертых, перспективы новых исследований в археологии, этнографии, истории, культурологии и социологии, способных открыть много новых граней своеобразия, неповторимости сибирского менталитета, раскрыть его исторические корни и показать основные формы его проявления. Возникновение и активное развитие этноархеологии убедительно показывает сегодня прямые и косвенные связи древних и современных культур в традициях Сибирского региона[19].
Природный фактор указывает на закалку характера сибиряка, на развитие коллективных форм труда, повседневной жизни, на способность к сотрудничеству между различными этническими группами, к различных формам обмена информацией и заимствований опыта друг у друга. Но действие этого фактора не охватывает всей сложности и многоплановости сибирского характера. Не менее важным в определении генезиса «сибирячества» является рассмотрение социального фактора.
Сошлемся в этом случае на исследование Т. С. Мамсик, где автор справедливо указывает на ошибочность гипотезы, по которой «предполагалось, что хозяйство сибирского русского земледельца представляло собой ячейку феодального (местами и по временам – даже «крепостнического») общества, отдававшую все «избытки» своего труда казне»[20]. Отметив несостоятельность теории «государственного феодализма» в Сибири, автор справедливо отмечает, что сибиряк не был не только крепостным, но и его хозяйственную деятельность нельзя воспринимать по аналогии с русским европейским крестьянством. «При ближайшем рассмотрении, – пишет Т. С. Мамсик, – обнаруживается, что не только экономика сибирской деревни, но и быт сибирских земледельцев нес на себе некрестьянские черты, отражавшие его «зависимость» от денег и рынка. Сибиряк не знал российских лаптей, он повседневно носил кожаную обувь, в праздники одевался в наряды из мануфактурных, хлопчатобумажных, шелковых и шерстяных, как правило, импортных тканей, пользовался посудой и утварью из фарфора, фаянса, кожи, металла, также приобретаемых на международном рынке»
Ко 2-му тыс. до н. э. относятся и знаменитые идолы Енисея в Южной Сибири; см.: Э. Б. Вадецкая. Древние идолы Енисея. 1967.
См., напр.: Попков Ю. В. Идеи академика А. П. Окладникова и этносоциальные исследования в Сибири. // Сибирь в панораме тысячелетий: Мат-лы междунар. Симпозиума. Новосибирск. 1998, т. 2., с. 399–407.
Мамсик Т. С. Социальный фактор в этнокультурном развитии русских старожилов Сибири: хозяйственный комплекс начала XIX века. // Там же, с. 309.