Дни, месяцы, годы. Янь Лянькэ
Сянь-е оглядел росток, смахнул приставшие к его макушке пылинки и почувствовал, как из сердца поднимается холодная волна огорчения.
Пес потерся мордой о ногу старика, обежал кукурузу по кругу, потом еще раз. Слепыш, забирай подальше, скомандовал старик. Тогда пес встал на месте и вскинул морду на хозяина, давая понять, что ему уже невмоготу, а из пасти его вырвался стон, протяжный, как сизая плеть.
Старик знал, что псу не терпится помочиться. Он подошел к сухой софоре у края поля, снял с гвоздя мотыгу (после работы Сянь-е все инструменты вешал на софору), вернулся к ростку, цокнул мотыгой с западной стороны от стебля (вчерашняя ямка была с восточной стороны) и тогда лишь скомандовал: ну, вперед.
Пес вовсю поливал росток, а старые глаза Сянь-е вдруг застыли, уставившись в одну точку. Веки дернулись от боли, в груди затрещало: на двух нижних листках старик заметил мелкие круглые крапины, будто к кукурузе прилипла пшеничная шелуха. Неужели от сухости? По утрам я прихожу сюда справить нужду, на ночь исправно поливаю землю, с чего бы ей сохнуть? Пока Сянь-е разгибал спину, в лоб ему ударил серебряно-золотой звон струи Слепыша, и он понял: жухлые крапины на кукурузе вовсе не от сухости, а от перекормки. Собачья моча питательней и горячее человечьей. Слепыш, ети твою прабабку! Хорош ссать! Старик наподдал псу ногой, так что тот отлетел на добрых пять чи и рухнул на окаменевшую землю, будто мешок с зерном. Я тебе покажу, как ссать, кричал старик. Извести мою кукурузу задумал?
Пес растерянно замер на месте, сухие колодцы его глаз вмиг наполнились влагой.
И поделом тебе, сказал старик. Смерив пса недобрым взглядом, он опустился на корточки, расправил на ладони нежный листок, осмотрел жухлые крапины на его прозрачной нефритовой глади и бросился вычерпывать из ямки белую пену собачьей мочи, а с ней и влажную землю, затем подхватил мотыгу, засыпал ямку, разровнял ее сверху тупым концом мотыги и сказал: идем в деревню за водой. Нужно смыть удобрения, да побыстрее, иначе кукуруза сгорит по твоей милости, и двух дней не протянет.
И пес той же дорогой затрусил обратно к гребню, старик шагал за ним следом, и горячее эхо их шагов сухими листьями кружило в воздухе, опадая на выжженную солнцем землю.
Беда отступала от кукурузного ростка, но каждый раз возвращалась, как возвращалось эхо шагов старика и пса. В тот день, когда на стебле появился шестой листок, старик пришел за водой к деревенскому колодцу, и налетевший ветер сорвал с его головы соломенную шляпу. Шляпа кубарем покатилась по улице, старик бросился вдогонку.
Ветер то стихал, то налетал с новой силой, будто просеянный сквозь решето, Сянь-е бежал за шляпой до самой околицы, но она все время скакала в чжане[5] впереди. Несколько раз старику почти удалось ее схватить, но ветер припускал со всех ног, прихватив с собой шляпу, и старик снова оставался ни с чем. Сянь-е сравнялось семьдесят два года. Ноги были уже не те. Больно ты мне нужна, ругался он про себя. Неужели я новой шляпы не найду? Во всей деревне не осталось ни души, заходи в любой дом и бери. Сянь-е замедлил шаг и огляделся. На гребне горы
Чжан – мера длины, около 3 метров.