Дни, месяцы, годы. Янь Лянькэ
под семена. На таких полях лунки были вырыты как попало, то густо, то пусто, то глубоко, то мелко. Сянь-е засевал свое поле совсем не так, у него все лунки были одинаковые, а ряды ровные, как по линеечке. В былые годы детей никогда не пускали на поле в посевную. Эта засуха все с ног на голову перевернула.
Старику ни разу не удалось за день добыть столько кукурузы, чтобы им со Слепышом хватило на три дня. Обливаясь потом, он с утра до вечера перекапывал землю на чужих полях, и в хорошие дни урожая им со Слепышом хватало на два дня, а в плохие всего на день. Кукуруза понемногу подрастала, слабый и нежный звук, с которым стебелек прорезал ночной воздух, напоминал дыхание мирно спящего младенца. Старик усаживался подле стебелька, чтобы дать отдых натруженной за день спине, и слушал, как дышит в ночи кукуруза, а по суставам во всем его теле разливалось мягкое тепло. Луна выходила на небо, круглая, словно женское лицо, забиралась на самую вершину небосвода, а вокруг нее сияли звезды, словно пуговицы на новом нарядном платье из синего шелка. В одну из таких минут старик спросил пса: Слепыш, у тебя в молодости сколько сук было?
Пес растерянно вскинул морду на хозяина.
Да говори как есть, Слепыш, мы тут одни. Ночь тайны не выдаст.
Пес растерянно молчал.
Ну и ладно, не хочешь – не говори. Сянь-е вздохнул, угрюмо закурил и сказал, глядя в небо: хорошо молодым, у них и сил полно, и женщина ждет в постели. Если женщина смышленая, встретит тебя с поля, воды поднесет, в жару веер подаст, а в холода согреет постель. Если ночью не давала тебе уснуть, поутру скажет: ты совсем умаялся, поспи подольше, не ходи в поле. Вот это жизнь так жизнь. Старик крепко затянулся, выдохнул облако дыма длиною в десяток ли, потрепал пса по хребту и прибавил: такой жизни и в раю бы позавидовали.
Слепыш, спросил старик. А ты успел так пожить?
Пес молчал.
Слепыш, как по-твоему, спросил старик, для чего мужчине жить на свете, как не для этого? Он больше не ждал, что пес заговорит, а отвечал сам себе: да, для того и живем. Но в старости, продолжал Сянь-е, в старости все не так, старики живут на свете ради деревца, ради травинки, ради внуков с внучками. Жить все равно лучше, чем помирать. Сянь-е затянулся трубкой и во вспыхнувшем огоньке увидел шелест, с которым подрастала кукуруза, он тянулся к его ушам нежно-голубой нитью. Старик перевел взгляд на кукурузный стебель, который к тому времени вырос уже по колено, и увидел, что верхушка его вдруг раскрылась, а из розовато-желтой сердцевины наружу рвется свернутый листок, похожий на ивовую дудочку. Остальные девять листов изгибались вокруг стебля крутыми луками. Сянь-е поднялся на ноги, взял мотыгу, копнул пару раз рядом со стеблем, и они со Слепышом помочились в ямку, потом старик разбавил удобрение тремя чашками воды, засыпал ямку и нагреб вокруг немного земли. Сянь-е больше всего боялся, что по склону снова разгуляется ветер, и тогда на месте кукурузного стебля останется один пенек. Чтобы защитить кукурузу, он той же ночью сбегал в деревню, принес оттуда четыре тростниковые циновки,