Шеф. Григорий Шепелев
что там меня будет некому вытащить из тюрьмы. А в Москве найдутся добрые люди.
– Я уплачу им твои долги, чтобы они особо не суетились, – с гнусной усмешкой пообещала Оксана и, вытащив из кармана связку ключей, швырнула ее на стол, – выкати машину.
Дед между тем покинул гостиную. Взяв ключи, Олег поспешил за ним и нагнал его возле лестницы.
– Поговорить надо.
Они спустились во двор. Старик присел на завалинку, положил ружье на колени и, сквозь ресницы глядя на солнце, проговорил:
– Хороша сегодня погодка!
– Давно ты здесь обитаешь? – спросил Олег, начав отпирать гараж.
– Я родился здесь.
– И что, за всю жизнь ни разу не видел кулацкой церкви?
– Если б видел – не говорил бы сейчас с тобой.
– А отец твой видел?
– Да, отец видел, – сказал старик и, вытащив из кармана газетный лист, принялся сворачивать самокрутку.
– А вот со мной никакой беды не случится, – заверил его Олег, приступив ко второму замку, в котором торчали ключи покойника, – потому что я не боюсь. Отец твой боялся. Так ведь?
Старик закурил. Ответил:
– Вздор говоришь. Отец не боялся. Никакой страх ему был неведом. Он три войны прошел – и не как-нибудь, а геройски. Тоска взяла его, а не страх.
– Тоска?
– Да, хотя он никогда в жизни не тосковал. Трех жен схоронил – не плакал. А тут…
– И о чем была та тоска?
– О том, что не смог он подойти к церкви, когда увидал ее. Пока обходил болото – рассвет настал, и церковь исчезла.
– Что ж он хотел в ней найти?
– Откуда ж я знаю? – выдохнул дед вместе с тучей едкого дыма. – Вряд ли и сам он об этом знал. Душа человека видит гораздо дальше его ума. Душа ведь – от Бога, а ум – от змея эдемского…
– Погоди минутку.
Открыв гараж, Олег вывел из него джип Оксаны, поставил на его место автомобиль ее мужа, с лязгом захлопнул створки и, заперев их на два замка, опять воротился к деду:
– На чем ты остановился-то?
– Я не помню, – пробормотал старик, с тревогой разглядывая опушку леса над крутым склоном.
– Что там такое? – спросил Олег. Проследив направление взгляда своего собеседника, он увидел только деревья, гнущиеся от ветра.
– Нет, ничего, – молвил дед, – почудилось, видно…
Тихо вздохнув, опустил глаза.
– Продолжай, – попросил Олег.
– Так я все сказал.
Олег понял – нет, не почудилось.
– А в каком году большевики снесли церковь?
– В двадцать втором. Замучались, говорят, ломать. Полгода ломали.
– А иконы из нее куда дели?
– Да все сожгли над оврагом. Огонь поднялся выше берез. Из города было видно.
– Послушай, дед, – негромко сказал Олег, оглядевшись по сторонам, – я не верю, что твой отец ни словом, ни жестом не дал понять, о чем с ним беседовал горожанин.
Швырнув окурок самокрутки на землю, дед затоптал его, мрачно сплюнул и отмолчался.
– А ты был дома в ту ночь, когда он видел церковь?
– Да,