Сломанные вещи. Марина Орлова
я вдруг осознала, что её нет. Как и текилы. Ну что за растяпа! Всё потеряла! Даже не помню, где и при каких обстоятельствах. Они просто исчезли. Хорошо ещё, что в холодильнике осталась пара бутылок пива.
Пискнула доставка. Глядя парню исключительно в глаза – у него на лице обычная грязь, – я вручила пакеты с новыми вещами. «Лучше всё-таки сними ботинки. Душ – за той дверью, найдёшь. Своё складывай в пакет, потом в утилизатор. А я пока закажу еду».
Я погрузилась в выбор пиццы, хотя через пару минут просто замерла над экраном, не видя его. Чувствовала себя безумно, совершая все эти привычные действия, – словно мой дом сгорел, а я делаю вид, что всё в порядке, сижу на пепелище и пью кофе из последней, чудом уцелевшей чашки. Как в той рекламе кофемашины, про ядерный взрыв. В конце концов я всё же оформила заказ, а потом подняла голову от дисплея – и вскрикнула, уловив движение в дальнем конце комнаты.
Оказалось, что парень всё ещё здесь – стоит перед проигрывателем, на экране которого лениво крутится список часто прослушиваемой музыки. Конечно, я тут же покраснела от стыда за то, что визжу как истеричка. Ну, и за то, что наверняка в списке музыки есть такое, что он посчитает ужасным. Парень смерил меня изучающим взглядом и кивнул на экран: «Твойное?»
Я сижу на кресле, разглядываю диван и вспоминаю, как четыре года назад здесь сидел Дэн – на самом краешке, словно готов в любое мгновение вскочить и куда-то рвануть. Благоухающий моим черничным шампунем, с влажно-взъерошенными после душа волосами, в новой одежде, но по-прежнему напряжённый. Разукрашенный всеми оттенками кровоподтёков: они оказались не только на лице, но и на руках – это был единственный раз, когда я видела его без шнуд. Вспоминаю, как он, будто невзначай, зыркал по сторонам, оглядывая комнату. Мне показалось, что особенно его заинтересовала картина в прихожей – несколько раз ловила его взгляд в ту сторону. Правда, получилось неловко: он спросил, моя ли это картина, а я ответила, что не умею рисовать и зачем-то стала рассказывать про свою мать, которая была художницей. Это явно было излишне, даже глупо, и мне стало неприятно от собственной – чрезмерной – откровенности.
– С Джанки мне в кои-то веки… Как это назвать? Понравилось разговаривать? Обычно бывало так, что я просто поддерживала всю эту болтовню – сплетни, бессмысленный поток новостей, кто с кем переспал или хотел бы… Мне казалось, что это и есть интересная беседа, ведь всем нравится, значит, и мне должно. А тут я вдруг почувствовала разницу. Поняла, что во всех тех разговорах мне на самом деле было ужасно скучно. Просто я не знала другого, поэтому считала, что так и должно быть. Мы с Джанки даже поспорили насчёт одной группы! Но это тоже было по-другому – не обидно, а как-то… вдохновляюще? Мне хотелось разговаривать с ним ещё, выяснить его мнение о том и об этом, узнать значение всех этих странных речных слов…
Парень взял один кусок пиццы, проглотил его не жуя, бросил голодный взгляд на остальные и после заметной паузы сказал: «Спасибо». Уже потом я узнала, что речные это слово не используют,