Это могли быть мы. Клэр Макгоуэн
от Кейт, потому что она была совершенна. Прекрасна. Шлем золотых волос, смущенная улыбка, джинсовый комбинезон с уточкой. Она раскладывала еду на тарелке перед собой, словно дама во время чаепития, и то, как она брала еду – здоровую еду! – уже говорило о ее уме и воспитанности.
– Ты мне не говорила… – выпалила Кейт, не подумав. «Ты не говорила, что у тебя такая красивая девочка».
Оливия подошла к дочери, встала за спинкой стула, на котором девочка стояла на коленях. Ее ножки в полосатых носочках! Розовые уши! Оливия обратилась к ребенку, не к Кейт.
– Милая, это – мамина подруга. А с ней – маленькая девочка и мальчик, с которым можно поиграть. Скажи: «Здравствуйте!»
– Здравствуйте, – послушно произнесла Делия. – Хочешь со мной поиграть?
Она говорила как ребенок на пару лет старше, и, словно чтобы подчеркнуть это неравенство, Адам – четырехлетний, а не трехлетний, как Делия, – дернул мать за руку и гнусавым голосом протянул:
– Я не хочу-у.
– Чего именно ты не хочешь?
– Мама-а! Я не хочу-у здесь игра-ать! Хочу домой!
Ну почему он такой? Почему нельзя быть просто милым, нормальным ребенком?
– Я не спрашиваю, чего ты хочешь, Адам.
С этими словами она наклонилась, чтобы отстегнуть Кирсти, едва не задыхавшуюся в ремнях коляски. Даже спиной она почувствовала, как Адам метнулся через всю комнату.
Оливия вяло запротестовала:
– Ади! Помнишь, как мы говорили о необходимости делиться?
Пирожное. Он бросился за пирожным, стоявшим возле тарелки Делии, лакомством, которое она должна была получить после обеда как послушная девочка. Внутри Кейт поднялась волна. Почему именно ей выпала такая жизнь?! Прижав к себе безвольно обвисшую и встревоженную Кирсти, она бросилась наперерез Адаму и схватила его за руку, прежде чем тот успел схватить пирожное.
– Нет! Адам, нет!
Адам забился в ее руках.
– Отпусти! Мама! Мне больно! Больно!
Но было поздно. Адам яростно размахивал свободной рукой, отчаянно вырываясь, пока Оливия пыталась убрать пирожное. Делия сидела слишком близко и кричала от страха. Секунду спустя ее крик сменился истошным воплем боли, когда ногти Адама, которые мать поленилась остричь, оставили глубокую борозду на идеально мягкой щеке Делии.
То, что Адам ранил Делию, обезобразил ее, оставив шрам на всю жизнь, было еще не худшее. Хуже всего было то, что произошло с Оливией. На секунду обе женщины замерли, Делия закрыла лицо ладонью, и сквозь пальчики начала сочиться кровь, а Адам забился за кресло. Именно забился, словно дикий зверек.
Кейт попыталась заговорить, но слова застряли в горле:
– Я… э…
У нее на глазах капелька крови упала на тарелку Делии, прямо на лицо паровозика Томаса. Оливия издала звук, как будто кто-то выпустил воздух из шарика.
– Господи! Оливия, прости, пожалуйста! Обычно он… он никогда…
Вот только Оливия прекрасно должна была понимать, что это не так, разве нет?
Сама