Третий президент. Беларусы, мова і антыўтопія. Anatol Starkou
в основном за счет чистого упрямства и надежды на хороший херес. Он переступил с ноги на ногу, пытаясь принять угрожающую позу, которая больше напоминала пингвина, пытающегося танцевать балет. Затем он приступил к серии абсурдных жестов: он указал дрожащим пальцем на винтовку, бормоча что-то бессвязное, смесь едва слышных угроз и того, что звучало подозрительно как лимерики. Он даже попытался издать низкий рык, звук, больше похожий на ржавый шарнир, протестующий против своего существования.
Контраст был, мягко говоря, резким. Торжественная серьезность музея, приглушенное почтение к историческому артефакту были полностью подорваны шутовским представлением Вэстистофеля. Можно было почти слышать призрачный шепот прошлых генералов, вздыхающих с неодобрением с их портретов на стене. Стоявший рядом охранник, молодой человек, чье лицо выдавало смесь скуки и легкой озабоченности, искусно поправил свою рацию. В свое время он видел и более странные вещи – Вест-Пойнт есть Вест-Пойнт – но это то, чего я не хотел бы видеть. Попытки Вэстистофеля «напугать» винтовку включали в себя ряд все более нелепых действий. Он пытался пристально смотреть на нее, что было трудно из-за того, что один глаз, казалось, был постоянно погружен в мысли, а другой был подозрительно заклеен. Затем он попытался провести бой с тенью по неодушевленному предмету, его удары слабо приземлились на стеклянную витрину, вызывая серию глухих ударов, которые нервно отдавались эхом в тишине зала. Он даже попытался загипнотизировать винтовку, приняв позу, напоминающую запорного фламинго, его глаза трепетали в жалкой имитации гипнотической концентрации. Единственным видимым эффектом была легкая дрожь в его и без того нетвердой руке. Кульминацией его нелепого представления стала шепотная угроза, произнесенная голосом, едва слышным как карканье: «Я… я… сведу тебя с ума!» Он помолчал, явно пытаясь вспомнить точное значение этого слова, а затем добавил с торжествующим, но неубедительным видом: «Да, сведу тебя с ума! Пли!» Винтовка, видимо, оскорбленная таким вопиющим неуважением, а может быть, просто уставшая от своего существования в качестве музейного экспоната, отреагировала самым неожиданным образом. Раздался резкий треск, короткая вспышка света и неожиданно громкий хлопок.
Тишина музея нарушилась, сменившись коллективным вздохом шока, металлический привкус пороха внезапно наполнил воздух. Вэстистофель, чья нелепая угроза была прервана, застыл, на его лице застыло выражение полного недоумения, словно он только что стал свидетелем того, как белка проводит операцию на мозге. Винтовка, тем временем, как будто ухмыльнулась, крошечное, почти незаметное изменение в ее неживом лице. В груди Вэстистофеля появилась маленькая аккуратная дырочка, удивительно точный прокол, который каким-то образом умудрился выглядеть почти… художественным. Это имело любопытный эффект, заставив его прежде хаотичный наряд казаться более эстетически приятным. Из раны