Любовь распята. Я должен жить. Иван Державин
такую же большую фотографию, на которой была снята согнутая в три погибели старуха, просящая милостыню в переходе метро. На ее морщинистом лице было столько горя, скорби и мольбы, что у Нади защемило сердце. – Пошлю в Париж в паре с твоей фотографией под девизом «Плата за жизнь». Хороший контраст твоему портрету. Наверное, в твои годы она была такой же красивой. Если ее портрет получит приз, обеспечу ее на всю оставшуюся короткую жизнь и поставлю памятник, как она просила. Так что не выпендривайся. Я сейчас позову Галку. Она когда-то сама пытала счастье в различных конкурсах, но у нее выпуклости оказались не на том месте, где нужно.
«Не догола же я разденусь, – сказала себе Надя. – В случае чего буду кричать». И она сдалась, когда вошла Галя и выгнала Ореста.
– Если у нее кривые ноги и рыхлые ляжки, можешь меня не звать, – буркнул тот, уходя.
Глаза Гали, когда она замеряла Надю, говорили больше, чем слова.
– Я сейчас позову Ореста, – сказала она. – Ты его не бойся. Там на тебя смотреть будут тысячи.
Она усадила Ореста на стул, а Надю заставила пройти вдоль стены. Надя прошла, не спуская глаз с Гали. Глаза Олега забегали по ее точеной фигуре. Он поднес ко рту зажженный конец сигареты и вскрикнул. Надя споткнулась, взмахнула рукой и с ужасом увидела падающий на пол лифчик. Галя метнулась к нему, и девушки столкнулись лбами. Пока они потирали ушибленные места, Орест поднял лифчик и, ухмыляясь, протянул его Наде.
– Ты бюстгальтер уронила. Надень, бесстыдница.
Потом она смеялась вместе с ними над этим эпизодом, раскрепостившим ее, и план подготовки к конкурсу красоты они обсудили в непринужденной обстановке.
Когда Надя собиралась уходить, Галя взяла деньги со стола, пересчитала их и сказала Оресту:
– Добавь двести, не жидись.
Он скривился, что-то пробурчал, но добавил. Надя взяла деньги.
Они оказались очень кстати. Пятьсот рублей – сумма, показавшаяся ей огромной вначале и оказавшаяся мизерной, когда она поехала на вещевой рынок. Список покупок у нее получился длинным, потому что в нем она не забыла никого.
У входа на рынок, она увидела киоск с канцтоварами. Заглянув в список, она попросила подать десять общих тетрадей Косте и себе, две пачки писчей бумаги для папиной и своей рукописей и четыре набора ручек и карандашей для всех.
– С тебя триста рублей, красавица, – сказал ей продавец-южанин.
Надя достала из кошелька пять орестовых бумажек, взяла три и уставилась на продавца.
– Эй, почему не берешь? – закричал он ей вслед. – Ты что, жадная? Давай двести пятьдесят. Двести!
Недавно она уже прикидывала в книжном магазине, сколько это будет стоить, и у нее получалось около семидесяти рублей.
Она правильно делала, что из-за Эрика не любила кавказцев. Ну, и наглые!
Ее денег едва хватило на ботинки Косте, туфли маме и две рамки под фотографии для тети Оли.
И тут она представила, сколько она сможет купить, если ее портрет получит приз