Любовь распята. Я должен жить. Иван Державин
пошляков, космополитов. Вот так мы это сделаем». И опять следует признать, что практически все один к одному им удалось осуществить. Советского Союза больше нет, на очереди исчезновение России как самостоятельного государства и превращение ее в сырьевой придаток Запада. А для добычи и переработки сырья достаточно, чтобы в ней осталось не более двадцати-тридцати миллионов человек. Уже в прошлом году, когда был порушен Советский Союз, смертность в России впервые превысила рождаемость, в результате чего население сразу уменьшилось на полмиллиона человек. В этом году, как мне сказали демографы, по их прогнозам, смертность в России взлетит в полтора раза по сравнению с серединой восьмидесятых годов, и численность населения уменьшится уже на шестьсот тысяч человек. Так что до тридцати миллионов человек Западу не так уж долго придется ждать. Поэтому я перестал писать книгу об истории Руси, так как не вижу ее будущего.
– Разве ты ее не закончил? Насколько я помню, ты давно отнес рукопись в издательство.
– Отнес я еще три года назад. Тогда у меня была хоть какая-то надежда, что все не так трагично. Но за это время у редакции существенно изменился взгляд на историю России. Белое стало черным, а черное белым. А я не захотел и не хочу ничего менять во взглядах отца. К тому же я сам так думаю и имею свой взгляд на происшедшие в стране события, прямо противоположный взглядам редакции. А в других издательствах берутся печатать, но за мой счет.
– Не они тебе заплатят, а ты им?
– Или богатый спонсор, но такого у меня нет. К тому же у него должен быть мой взгляд на историю. А в одном издательстве мне прямо заявили: «Кому на хрен нужна твоя история Руси? Через десять лет от Руси даже названия не останется.
– Ну, уж этого они не дождутся. – Но в голосе Алексея Константиновича не было уверенности. Он замолчал и затем проговорил с печалью в голосе. – Десять лет для меня сейчас – целая вечность. Оленька мечтает о внучке. Вчера сказала: «Подержать бы ее на руках – тогда и можно умирать».
– Она уже знает?
– Чувствует. Вчера оценили мою квартиру в десять тысяч долларов. Я спрашиваю, сколько это рублей, они отвечают, что рубли их не интересуют.
– Сейчас все наше обесценилось до предела. Даже дом правительства называют, как в Америке, Белым домом. А язык политиков? Ваучер, секвестер, саммит, консенсус. Черт, язык сломаешь. Даже в обращении друг к другу копируют Запад. Берут интервью у восьмидесятилетнего академика, и сопляк-репортер обращается к нему по имени, не ведая, что унижает собеседника как русского человека, тем более старого, отнимая у него отчество, а вместе с ним и отечество. Ведь только у нас принято и подчеркивается первородство и значимость отца. Не Алексей Верхов, а Алексей Константинович, иными словами Константинов сын. Я абсолютно уверен, хоть режь меня на части, это делается для