Стеклянные дома. Франческа Рис

      Посвящается Ричарду «Тони» Рису

      Пролог

      Сначала Гет угадывает свет, проникающий сквозь стекло, – увидит он его потом, когда по-настоящему откроет глаза. Ти Гвидр построили в 1957-м, и в городе тогда говорили, что это немыслимое уродство: приземистые кубы из дерева и стекла – то ли фабрика, то ли парник. Но когда находишься внутри, ощущение, будто завис высоко в ветвях, оторвался от земли и плывешь над поверхностью озера. По ночам вода здесь насыщенного цвета индиго – оттенка свежего синяка (или серебристая, если на небе ни облачка), и так почти до рассвета, когда перед густым гребнем из сосен будто выдвигается откуда-то сбоку переливчато-серый экран. Гет ощущает, как свет скользит по закрытым глазам, согревает кожу, и какое-то мгновение, еще не проснувшись окончательно, он чувствует себя хорошо. Чувствует себя живым и настоящим. Тени ветвей карандашными штрихами мечутся по панелям стен и старым доскам деревянного пола. Паркет присыпан пылью.

      Сейчас около пяти, и предрассветный хор звучит так громко, что закладывает уши. Сознание постепенно всплывает на поверхность вопреки желаниям тела, которому нестерпимо хочется еще поспать, поэтому Гет не открывает глаза. Впрочем, все напрасно: ему и сквозь опущенные веки видны узоры, вывязанные светом. Вот теперь наконец он начинает чувствовать себя плохо. Во рту вкус прогорклого курева и Stella, а тело будто раскачивает из стороны в сторону, невозможно ухватиться за состояние покоя. В голову лезет та же мысль, что и всегда, когда Гет просыпается вот так; он видит их учителя естествознания в восьмом классе, того, у которого изо рта вечно пахло Nescafe и который носил полиэстеровые рубашки с коротким рукавом, расчерченные точь-в-точь как тетради по математике. Запах серы, горелки Бунзена, битые жизнью лабораторные столы, изуродованные многими поколениями шариковых ручек и циркульных игл. Гет слышит с точностью до малейшей модуляции особый говор мистера Джонса (город Мертир, методистская церковь), когда тот втолковывает исполненным отвращения четырнадцатилеткам, что в состоянии похмелья человеческий мозг покидает пределы черепа. При мысли об этом Гет морщится и бессознательно сжимает голову руками, чтобы удержать мозг внутри. Глаза невольно открываются, и теперь он знает точно: он здесь, в доме. Здешний рассвет принадлежит ему.

      Он тянется за бутылкой воды, стоящей рядом на полу, жадно проглатывает содержимое, и старый пластик в руке по мере опустошения деформируется. Вкус у воды тухлый. После несметного числа пинт пива и пачки Pall Mall что угодно покажется тухлым на вкус, но вода – особенно, потому что она ведь такая чистая, особенно здешняя. Он с детства приучен гордиться валлийской водой. Господи, да англичане ради нее деревни затопляют. Вода прямо как золото.

      Скаузеры[2]. Это из-за них тогда затопили деревню: вода для Ливерпуля, что-то такое. Но вообще-то скаузеры ничего. Смешные, хотя за вещичками надо присматривать, когда тусишь со скаузерами. Гет думает про вчерашнюю девчонку. Она из Чешира и считает себя аристократкой, они там в Чешире все такие на понтах. Гет думает про девчонку и вдруг понимает, что у него довольно мощно стоит. Вспоминает суррогатный фруктовый вкус ее бальзама для губ и как ощупывал всю ее в туалете паба, как заталкивал пальцы в ее мягкие губы и свободной рукой задирал подол платья. Как натягивалась эластичная ткань на изгибах ее тела. Потом опять к барной стойке, еще одна пинта и рюмка текилы. Девчонка вся прямо искрилась озорством, оно сверкало в ней, окрашивая румянцем щеки. Гет трогает себя и вспоминает звуки, которые она издавала, и то, каким маленьким и мягким на ощупь был ее чуть выпирающий живот, когда он обхватил ее и протолкнулся в нее поглубже. Когда он кончает, на минуту-другую тиски, сжимающие голову, ослабевают. Он лежит на спине и чувствует, как мысли проскакивают одна за другой, подобно опрокидывающимся костяшкам домино, – некоторые на мгновение озаряются светом, но в основном они просто проносятся сквозь тело и заставляют почувствовать себя живым. Он вытирает руку старой футболкой и глубоко вдыхает утро. Ти Гвидр даже внутри пахнет