Стеклянные дома. Франческа Рис
чтобы стянуть с себя одежду. До смерти хочется ссать. Выпрямляется, потягивается и смотрит, как струя выгибается дугой и отражает свет, обрушиваясь в озеро. Вода бьется о воду с оглушительной силой. «Ссыте вы, парни, ну прямо как скаковые лошади», – говорила им с братом мать, будто им следует этим гордиться, будто это подтверждает их молодость и жизненный накал. Гет сбрасывает куртку и свитер, дрыгает руками и ногами, чтобы приготовиться к потрясению, и, не дав себе времени опомниться, швыряет тело – ловкое, сильное, подтянутое, несмотря на страсть к выпивке, – в ледяное озеро.
– Iesu mawr[5]. – Голос с хрипотцой, слова цедятся сквозь стиснутые зубы. – Твою мать! – выдыхает Гет, обращаясь неважно к кому – может, к зеленушке, а может, к Богу, – и от резкого погружения в убийственно-холодную воду мышцы натягиваются как струна.
Когда усаживаешься пить со Сти и его дружками, надо готовиться к тому, что выпить придется очень много, – иначе их просто невозможно выносить. Компания оголтелых шовинистов, но после четырех пинт в общем ничего. Четыре пинты – идеально, как то время перед закатом, которое фотографы называют золотым часом. Примерно на середине третьей в теле возникает ощущение, будто эндорфины высвобождаются, сверкая и покалывая кожу, подобно искрящимся в лучах электрических огней блесткам на одежде. И вот – первый глоток четвертой. На четвертой пинте Гет обнаруживает, что внезапно оживлен и полон энтузиазма, и забывает, в какой, сука, безнадеге живет все остальное время. В окружающем мире вдруг становится больше смысла. Шутки звучат смешнее. Мнительность обзаводится собственными когтями. Музыка берет за душу так круто, что приходится дышать поглубже, иначе ее не вместить: как будто теперь саму музыку приходится вдыхать, чтобы она заполняла все легкие. Вчера тут играла группа. Четверо парней – наверное, лет по шестнадцать, а значит, они родились настолько недавно, что Гет вообще не понимает, как такое возможно. Они наверняка ходят в его бывшую школу. Группа играла песни из того времени, когда он был их ровесником: Oasis, Pulp, Catatonia, Manic Street Preachers. Когда заиграли «мэников», Гету показалось, кровь в венах нагревается и в ней происходит реакция с кислородом, который кровь старательно тащит вверх, к мозгу. На душе стало восхитительно.
Привыкнув к холоду, он с силой отталкивается ногами, и от его движений водная гладь покрывается рябью. Он чувствует себя почти художником, когда вот так перемещает с места на место свет, тень и воду, устремляясь пулей к середине озера. Он переворачивается в воде на спину, ощущает почти-тепло первых солнечных лучей. Зеленушки, Бог – все это принадлежит ему. Он лежит на воде, подобно плавучей коряге, и снова закрывает глаза.
Ясно, чего ему хочется на самом деле, – с того самого момента, как он перестал считать пинты: ему хочется девушку. Если вам интересно, с этим в городе большой дефицит. Все его ровесницы либо чьи-то жены, либо чьи-то бывшие, либо вообще такие, кого и багром ткнуть не решишься: шлюхи. Архитектурные стрижки. Предположительный хламидиоз. Впрочем, теперь и те, что помоложе, стали небезопасны.
Господи Боже (валл.).