Ни стыда, ни совести (сборник). Вячеслав Кашицын
Бог, зверь, кто угодно, но не человек.
– Знаете, вы мне надоели. Почему бы просто не написать так, как было? Я понимаю, вы не поверите, но думаете, я не сокрушаюсь по поводу… всего этого?
– А как было?
Мне тяжело было снова объяснять все незнакомому человеку, снова возвращаться к аварии, и я промолчал.
– Дело в том, Игорь, что в несчастный случай никто не поверит. Вот это-то и сочтут настоящей ложью. Лучше уж версия следствия.
– А если… – я вдруг почувствовал, что меня несет куда-то под откос, – если я вам скажу, что по пути мы подобрали человека, который попросил подвезти его до места, которого не было, и после аварии его не обнаружили в машине? И что этот человек был у меня недавно вот здесь, в этой камере?
Он усмехнулся.
– Я сказал бы: это сюжет.
Он не стал требовать от меня немедленного ответа и сказал, что зайдет через несколько дней, а я тем временем обдумаю предложение. Он мог и не затрудняться: я и без этого был согласен. Не то чтобы его аргументация меня убедила, но я решил из двух зол выбрать меньшее: раз уж общаться с журналистами мне все равно придется, так лучше, наверное, выносить одного, чем многих… Он был прав: мне не было безразлично, что обо мне подумают. Особенно друзья. Меня не пугала абсурдная версия, которую он выдумал, – напротив, я решил не защищаться и не оправдываться, будучи уверен, что никто не поверит в эту дичь. Кроме того, он, уходя, предложил мне нечто, что соответствовало и моим непосредственным намерениям. А именно: изложить письменно мою «историю».
Ему нужны были факты; я же надеялся, что сквозь ткань моей «автобиографии» проступит то, на что намекал Дервиш.
Я попросил у надзирателя карандаш и бумагу, сказав, что хочу сделать заявление. И погрузился в работу.
Вот что – за несколько дней сосредоточенного воспоминания – я написал (кое-что я вымарал в связи с последующими событиями).
Агишев И. Р.
Из материалов дела
…Где искать?
Ведь моя жизнь, положа руку на сердце, не сильно отличается от жизни любого другого человека.
Или в тех самых мелочах, в тех самых «общих местах» моей жизни и кроется ответ, и мне следует рассмотреть себя под лупой с самого детства? Или я должен вспомнить то именно, что отличало и отличает меня от других, судьбоносные и поворотные моменты, ведь это логично?
Я не знаю, честно.
Как получится, так получится.
Родился, учился, женился… Все-таки я не вижу смысла описывать всю мою жизнь до сегодняшнего момента, так как много в ней, как и у всякого другого человека, лишнего и неинтересного.
И зачем я обманываю сам себя? Чего я боюсь? Ведь я очень отличался от других, с самого детства. И, возможно, тут и кроется разгадка.
В детстве я был любознателен, наивен и, как любила говорить сестра, «болезненно восприимчив».
Как сейчас помню, был у нас во дворе хромой бездомный. И мы с мальчишками любили его дразнить – то палку у него, заснувшего на скамейке, украдем, то ударим его и убегаем. Не помню, как его звали.