Миров и Богатый. Крах «Общества мертвых поэтов». Мурат Тюлеев
Я богат стихами. Я их написал больше, чем Тяпкин с Ляпкиным, вместе взятые.
– За количеством гонишься? – не унимался дед Мирон.
– Количество не отрицает качество, – парировал Сема, – скорее, наоборот. Единственные дети через одного подлецы.
Слушай спор поколений, Леонид чуть было не уснул. Плакатные речи Богатого, что вырывались откуда угодно, только не из головы, он слышал сотни раз и мог уже сам в том же духе прочесть с десяток монологов. Хихиканье Шавкина потихоньку стало выводить из себя. Леня помотал головой и прервал болтунов:
– Кто эта женщина? – он кивнул на портрет.
– Моя жена, – просто ответил Шавкин. – В молодости, разумеется. Ее уже семь лет нет на этом свете. Ей посвящены мои лучшие книги, и лучшая из лучших: «Автограф на саване».
– Автограф где? – не понял Семен. Старичок повторил.
– Отчего же она умерла? – вдруг ехидно улыбнулся Леонид. – Не от пылкости ли вашей любви?
– Все может быть, – нисколько не обиделся Шавкин. – Наши отношения напоминали чем-то отношения Эдгара и его племянницы. Об этом у меня тоже есть строки. Прочесть?
– Не надо, – хмыкнул Миров, – а то мы расплачемся. Лучше включите граммофон. Ни разу не слышал это чудо техники.
Шавкин вынес из спальной граммофон с потускневшей от времени трубой и достал из шкафа толстые пыльные диски. Улыбаясь зрителям, как добрый волшебник, он встал вполоборота, накрутил рукоятку, чем-то щелкнул, установил пластинку, а на нее трубу с иглой. Потом на цыпочках отошел. Пластинка зашипела, защелкала и гнусавое пение наполнило комнату.
– Одно удовольствие слушать старую музыку, – простонал Шавкин.
– Наверное, еще приятнее бить старые пластинки, – добавил Леонид. – Это музыка вашей юности?
– Нет, что вы! Это аппарат моего деда. А мне еще нет шестидесяти. В пору моей молодости была уже совсем иная техника. Появились первые телевизоры и магнитофоны…
– Шагнул в космос Юрка Гагарин, – в тон старику продолжил Леонид. – Советские войска задушили восстание в Праге. Вы не душили, случайно, восстание в Праге, дедуля?
– Нет, – простодушно ответил Шавкин, – в то время я уже отслужил свои три года. В 1964-м я уже работал учителем в школе, преподавал историю. Но не ту, что преподают теперь.
Тут с дивана встал Семен. Застегнувшись почти наглухо, он сказал:
– Ну, Мирон Евграфович, мы двинем. Пора. Спасибо за чай. Как-нибудь еще заглянем.
– Заглядывайте, всегда рад. Сейчас я вас провожу, – закряхтел дед.
Когда за ребятами захлопнулась дверь, Семен обиженно сказал:
– Ты с какой стати на деда наезжал? Он тебе в отцы годится!
– Это он тебе в отцы годится, – ответил Леонид, – а мне нет. Ходи сам до своего патриарха. Неужели все литераторы такие маразматики?
– Будь другим, если сможешь, – вдруг остановился Семен, – будь выше. Но сегодня этот