Веря в сказку. Ольга Гутарёва
следует бандитам обходить его стороной.
Стас усмехается, и Варя вдруг чувствует на голове его тяжёлую ладонь.
– Вот уж спасибо, теперь я буду спокоен.
Когда Стас уже начинает отходить, Варя вдруг решается выкрикнуть ему вслед:
– Стас! Постой… какой цвет ты любишь?
Брат в недоумении оборачивается.
– Что ты имеешь в виду?
– Цвет! Какой цвет?
Стас суёт руки в карманы куртки.
– Мне всё равно.
Варя поспешно машет ему на прощанье рукой и сигает прочь.
Она хотела позвать его завтра сходить вместе на спектакль, но так почему-то и не решилась. Вместо этого узнала лишь про цвет шарфа. Точнее, даже этого не узнала.
«Вот же бестолковая овца», – Варя стучит себя рукавичкой по лбу.
***
Уля устало прячет мобильник в карман вязаной безрукавки. Сейчас она, и правда, очень походит на крякву: в своей серо-коричневой вязанке, из которой торчат голубые рукава рубашки, и вельветовыми тёмно-желтыми штанишками в обтяжку на её крепких ножках.
На шее Ули болтается увесистый фотоаппарат.
– Варь, ну ты чё как долго?
– Так скользко же! Несколько раз чуть не упала! – запыхавшись, оправдывается Варя, стаскивая пуховик.
Оставив вещи в школьном гардеробе, они спешат в актовый зал.
– Что за роль-то хоть у него? – спрашивает на ходу Варя.
– Я бы ему и роли камня не доверила, – взбухает Уткина. – А здесь гляньте-ка – Иванушка!
– Иванушка?
– Дурачок который.
Они останавливаются у закрытых дверей в актовый зал, чтобы успеть договорить.
– Слов у него много будет? – обеспокоенно шепчет Варя.
– Мне-то откуда знать! Вряд ли много дадут. Он же у нас тот ещё заика.
– Не говори так, он же старается…
– А толку! – Уля отмахивается.
– У них, наверное, ещё подготовка… – Варя первой решается потянуть за ручку двери.
– А судя по крикам чьим-то, уже началось, – задумчиво бубнит Уля, заглядывая следом.
– ЛЮДИ, КАРАУЛ! – срываясь на фальцет, орёт во всё горло Фунтик (да так естественно, что девчонки даже удивляются вначале его внезапно проснувшемуся актёрскому таланту). – СРЕДЬ БЕЛА ДНЯ КАЛЕЧАТ!
И только после того, как Варе и Уле становится видно, что Фунтик вопит, не будучи на сцене, а, улепётывая по кругу, обоим становится не по себе. А уж когда за Фунтиком следом, смеясь от восторга, звериными скачками (прямо по стульям!) следует Зимовцев, то обе чуть не падают на месте.
Фунтик, со спущенными на бегу портками, сверкает своими парадными труселями. Сверху на его щуплом тельце одна майчонка. А на лице у Дани – смесь ужаса и отчаянья. Замотанные коричневым скотчем очки съезжают набекрень.
– ОН ЖЕ МЕНЯ ПРИКОНЧИТ!
По горящему взгляду Зимовцева невозможно сказать, что именно он жаждет сделать с Фунтиком. Но, судя по его широкой улыбке, что-то чересчур весёлое.
«Люди», к которым столь истошно взывает несчастный Фунтик, не останавливая подготовок к спектаклю, лишь смеются. Зрителей