Рассказ о тараканах и их божестве. Александр Рюх
так не пойдёт. Списать с зала картину это целое дело. – он крепко сжал сигарету в пухлых пальцах.
– А можно ли повесить её на верхнем этаже в конце? – мой вопрос был встречен косой улыбкой.
– Это можно. – посмеиваясь сказал он, закашлявшись дымом.
Так я и сделал в итоге. Странно было нести полотно по коридорам, заполненным всякими искусными вещами. Это напоминало процессию, где каждый натюрморт вазы с цветами и статуэтка птицы провожали меня взглядами. Две сотни лет в моих руках,чьё-то достоинство, и я несу его на чердак.
Я стоял напротив большой картины в квадратной рамке и думал.
Он отождествлял собой тот класс людей, который никогда не видно, но именно от его решений зависит больше всего. Именно такие мужчины проводят большую часть жизни за серым столом в маленьком кабинете, чтобы потом гордо повесить дорогостоящую картину с собственной персоной в огромном доме.
На тучном мужчине преклонного возраста не было лица. За широкими мазками не было видно тяжёлого взгляда, вселявшего ужас когда-то. Я не стал рисовать лицо с нуля, это мне запретила дирекция, а на мой вариант просто замазать его, она суетливо кивнула и показала знаком, что мне лучше удалиться.
Так этот чиновник умер во второй раз, теперь его не было даже в памяти живых. Он будет здесь почти один, среди натюрмортов. Будет ожидать посетителя, молить о мимолётном взгляде, но даже самый преданный почитатель искусства, выражающий свою страсть в непоследовательном и беспричинном поклонении любому автора любой эпохи, не сохранит ясности взора, будучи замученным этажами и коридорами неоспоримых шедевров. И человек на стене будет, хоть и не наблюдать, но точно ощущать скучающий вздох и слышать удаляющийся шаг.
А потом я ушёл.
Зеркало
Мне часто приходится ходить в магазины, особенно в тот, что около дома. Там спокойно и тихо, люди как будто движутся не в общем пространстве, а по индивидуальным коридорам, в упор не видя друг друга. Всё шло своим чередом, не менялось годами, пока в один день незримые, но непроницаемые воздушные стены спали под тяжестью безумия.
Когда настал вечер, я зашёл в двери, по привычке кинув взгляд на прилавок с нужным товаром. Немного поодаль стоял человек. Не переставая шевелиться ни на секунду, он дал мне повод думать, что, вероятно, гражданин болен, и мне следует проявить терпение и сочувствие. Со слегка опущенной головой я подошел к нему со спины. Человек был одет в клетчатую рубашку с бело-синими полосами и черные штаны, подчёркивающие грузное тело. На голове, менявшей свое положение чаще всех других частей тела, больше всего места занимала лысина. Я уже начал обходить его, когда неожиданно ощутил давление ещё одного присутствия. Будучи в наклонённом положении, когда пальцы начали тянуться за пакетом молока, я замер. Человек был не один. Мне стоило труда признаться себе в том, что я только что отчётливо видел две фигуры. Совершенно одинаковые фигуры. Ещё один человек пенсионного возраста стоял строго напротив первого и повторял его движения с точностью зеркала.