Поющая сталь. СанаА Бова
ил, будто сама вечность хранила воспоминания о тех, кто некогда правил этим миром.
Ветер, словно древний страж, шептал забытую мелодию, исчезая на мгновение в пустоте, прежде чем вновь пробежаться по травам, вздымая их в безумном, хаотичном танце. Его дыхание было тихим, почти неуловимым – как предостережение, как шёпот из мира, что давно канул в небытие. Он играл с растительностью, тревожа её, будто сам воздух пытался предостеречь этот мир от чего-то зловещего, уже готового обрушиться на него.
На вершине холма, утопая в ночной тени, стояла фигура, закутанная в тёмную мантию. Она казалась неотъемлемой частью этого места, словно сама природа, обняв её, укрыла от чужих глаз. Материя одежды мягко колыхалась на ветру, подобно забытому шёлку далёких эпох, пропитанному тенью времени.
Он не принадлежал этому миру – по крайней мере, не в физическом смысле. С каждым его шагом ночь становилась глубже, а природа замирала, будто земля, содрогаясь, задерживала дыхание, наблюдая за тем, кто осмелился ступить в её пределы. В этом мгновении не было звуков, лишь безмолвное напряжение, которое сгустилось вокруг, как сама тьма.
Перед ним, на мягко дрожащей земле, покоился клинок – меч «Поющий». Его рукоять была инкрустирована тёмными кристаллами, впитывающими свет, словно живые существа, что пьют саму сущность мира, а затем, нехотя, отдают её обратно, наполняя воздух призрачной мелодией. Этот звук, тонкий и едва уловимый, нёс в себе печаль ушедшего времени, напоминание о том, что было забыто. Но в его переливах таилась и иная сила – непостижимая, могущественная, способная расколоть саму ткань мироздания, стоит лишь дерзнуть коснуться лезвия.
В этой песне звучала не только скорбь, но и обещание. Обещание власти, заключённой в стали, меча, который был не просто оружием – он был проклятием, наследием эпохи, когда мир ещё не знал предательства, а клинки сами писали историю.
Мантия незнакомца вздрогнула, словно ткань, ставшая единым целым с миром. Воздух замер, а ветер, казалось, на мгновение утратил свой голос, подчиняясь его присутствию. Даже земля, недвижимая и древняя, будто прислушалась к тому, кто пришёл из самой бездны.
Он поднял ладонь, и Потоки эфира, извивающиеся в небесах, собрались в единый световой поток, пролившись на древние руны, высеченные на его коже. Эти символы были не просто знаками – они жили, дышали, несли в себе древнюю магию и затаённый ужас минувших веков. Каждая руна пульсировала слабым, но неугасимым светом, напоминая дремлющих стражей, готовых проснуться. Они не просто излучали сияние – они шептали, тихо, почти нежно, древние слова, забытые миром, но вплетённые в сам воздух. И с каждым мгновением эти шёпоты становились громче, заполняя пространство болью, пережитой за века, и силой, которая никогда не умирала.
Когда он заговорил, его голос прорезал тишину – низкий, хриплый, словно камень, скользящий по дну бездны. Его слова не были просто речью – они звучали, как пророчество, затмевающее само небо. Они разлетелись в воздухе, словно последние слова умирающего мира, наполненные печатью неизбежности:
– Вновь начинается игра… Мы заключили сделку, что никогда не должна была быть нарушена.
Звуки этих слов, тяжелые, словно груз веков, растеклись по пространству, наполняя его предчувствием неминуемого. На его ладони, подобно узорам чёрной паутины, вспыхнули руны – их сияние становилось всё ярче, сливаясь в сплетение энергии, искрящейся, как живое пламя, рождённое из магического пепла. Всё вокруг задрожало, словно мир содрогнулся в преддверии надвигающейся бури.
И тогда последовал ответ.
Клинок «Поющий» отозвался мелодией – тонкой, как шелест листвы под пальцами ночи, но с каждым мгновением становящейся всё громче, всё отчетливее. Этот звук наполнял воздух невидимыми вибрациями, пронизывающими тело и душу. Это был не просто звук – это было знамение, тёмная песнь, раздавшаяся в самом сердце бытия, словно вселенная откликнулась на его слова.
Он сделал шаг назад, и земля, подчиняясь древнему заклинанию, разошлась, обнажая глубокие трещины. Там, где лежал клинок, раскрылась бездна, из которой хлынул свет – теплый, неестественно яркий и пугающе живой. Это было не просто сияние, но дыхание самого мира, пробуждающегося после долгого сна, ощущая возвращение забытых сил.
Он стоял, словно вечный страж, безмолвно наблюдая за происходящим, зная, что теперь уже невозможно остановить неизбежное. Его взгляд оставался холодным, но в глубине отражалась тень утраченного, память о былых потерях, отпечатавшихся в самом течении времени. И когда он заговорил, его голос прозвучал так, словно к нему обратилось само время:
– Ты заплатишь за свои ошибки, – произнёс он, обращаясь к невидимому собеседнику, чьи поступки всё ещё дрожали в воздухе, как отголоски тяжёлых шагов судьбы. – Твои наследники уже ступили на этот путь, и я больше не могу вмешиваться. Но помни: они найдут тебя, даже если мир сгорит дотла.
Его слова не были угрозой – они звучали как приговор, как неотвратимая истина, что падёт на голову, подобно дождю после затянувшейся засухи. В воздухе по-прежнему витала песня клинка – таинственный, мерцающий звук, что напоминал о своём присутствии, словно