Обреченный мир. Аластер Рейнольдс
Мерока на ходу перезарядила митральезу. Впереди показалась горящая повозка; дерево и ткань ее оболочки огонь уничтожил полностью, осталась лишь просевшая металлическая рама, которая понемногу плавилась. Кильон понял, что это одна из клеток, которые они видели в проезжающем караване. Жар от других повозок стал почти невыносим, но Кильон заслонил лицо перевязанной рукой, ангельский пистолет положил в карман, чтобы нести сумку, и приблизился, насколько смог. Мерока опередила его лишь немного. Одной рукой девушка прикрывала лицо, другой – держала митральезу.
– Пленные выбрались, – прокричала она сквозь вой и шипение пламени. – Дверь открыта.
– Считаешь, их выпустили?
– Возможно, если кому-то удалось не потерять сознание.
– Ты ведь не черепов имеешь в виду?
– Нет, не их. Может, все просто не разбежались. Когда рискуешь сгореть заживо, на что только не решишься.
Кильон кивнул, хотя, увидев, как прочны клетки, засомневался, что пленным хватило силы, пусть даже подпитанной адреналином. Скорее всего, помощь пришла со стороны, от местных жителей, обозленных на черепов.
– Надеюсь, они все выбрались.
Мерока прошла чуть дальше, толкая митральезу перед собой, и объявила:
– Эти двое точно не выбрались.
Повозка, которую имела в виду Мерока, угодила в придорожную канаву довольно далеко от основной части горящего каравана, что до последнего времени спасало ее от огня. Сейчас пламя достигло задних колес – уже охватило спицы и лизало шасси. Еще немного – и запылает вся повозка, тогда и клетке в задней ее части несдобровать. Пока же алые языки не добрались до клетки, и два ее узника не погибли.
Молодая женщина и ребенок. Кильон узнал родимое пятно у нее на затылке, и тут пленница обернулась. Да, это ее он видел накануне: то же рваное платье без рукавов, то же сочетание худобы и с трудом обретенной силы, та же бритая голова. Пленница смотрела на Кильона и прижимала к себе ребенка – не то мальчика, не то девочку. Кильон ждал каких-то слов, криков о помощи, но она молчала: глубоко посаженные глаза выражали апатию, стиснутые зубы – безысходность, словно женщина давно смирилась с мыслью, что из клетки ей не выбраться. Даже малышка – Кильон решил, что это девочка, – смотрела вызывающе, будто внимательно наблюдая за матерью, научилась не только прятать слабость, но и делать это так же демонстративно.
– Почему их никто не выпустил? – спросил Кильон, когда Мерока сбавила шаг, целясь из митральезы прямо в клетку.
– Я знаю почему, – заявила она, остановилась и посмотрела на Кильона.
– Скажешь мне?
Мерока подняла митральезу, целясь прямо в пленницу:
– Обернись!
Никакой реакции. Выражение лица женщины едва заметно изменилось: теперь на ее лице было написано надменное презрение.
– Я сказала, обернись, черт тебя дери! – Мерока слегка изменила прицел. – Шевелись, не то мелочь продырявлю!
Девочка не отреагировала на митральезу, нацеленную ей в голову. В чем тут дело – в глупости, невежестве или героическом мужестве?
– Палец