Тёплый воздух уходящего лета. Рассказы о словах и встречах, которые меняют всё. Шамиль Ишбулдин
было не то, почему он здесь. Важно было то, что они оба оказались здесь.
Они шли медленно, ступая почти синхронно. Улица была сухой – лето не спешило уступать осени. Между липовыми деревьями рассеянный свет фонарей ложился мягкими бликами на асфальт.
– Ты изменилась, – сказал он, легко, словно просто констатируя факт.
– А ты – нет, – ответила она так же просто.
Он усмехнулся.
– Это плохо или хорошо?
Она не ответила сразу. Посмотрела на него чуть дольше, чем следовало бы, прежде чем снова перевести взгляд вперёд.
– Это значит, что ты всегда был собой.
Он промолчал.
Они проходили шли по прохладным улицам. На светофоре он задержался на шаг, на секунду, и она почувствовала, как его рука скользнула мимо её локтя. Лёгкое прикосновение, почти случайное, но в нём было что-то необъяснимо настоящее.
Она могла бы сказать многое. Он мог бы спросить о чём-то важном.
Но они продолжали идти молча, будто всё было уже сказано когда-то – в другом месте, в другое время.
***
Звук музыки вырвался из приоткрытой двери ресторана – глуховатые аккорды, басовые ноты, что-то неторопливое, чуть ленивое, как поздний вечер в чужом городе. Она остановилась на секунду, уловив этот ритм, и в этот момент он вдруг спросил:
– Мы с тобой когда-нибудь танцевали?
Она чуть повернула голову, посмотрела на него, но он уже сам нашёл ответ:
– Да, однажды. На новогоднем корпоративе. Лет пятнадцать назад.
Она чуть нахмурилась.
– Не помню.
И это была правда.
Она видела перед собой его глаза, знакомый изгиб губ, привычный поворот головы – то, что в её памяти было неразрывно связано с ним. Но танец? Нет. Он остался где-то за пределами её воспоминаний, стёрся, как слова, которые однажды услышала вскользь, но не зацепила за что-то внутри себя.
Как странно устроена память. Иногда она обостряется до остроты лезвия – держит в себе мельчайшие оттенки мгновений, детали ткани, запах кофе, голос за соседним столиком. А иногда стирает то, что другой человек помнит отчётливо, бережно хранит, носит в себе, словно это что-то важное. Общая история вдруг раскалывается на две, параллельные, несовпадающие. Как будто два человека смотрели один и тот же фильм, но один вышел в середине, а другой досмотрел до конца.
Она улыбнулась – больше себе, чем ему.
– А что за музыка играла?
– Не знаю. Я запомнил только, что ты была в чёрном платье.
Чёрное платье. Какое-то, наверняка. И в тот вечер, должно быть, было много суеты, голосов, тостов. Она, возможно, тогда что-то рассказывала, жестикулировала, смеялась. А он запомнил платье.
Она не стала говорить, что этого воспоминания в ней нет. Если оно есть в нём – значит, оно существует.
Он протянул руку.
– Потанцуем?
Она посмотрела на его ладонь, на слегка разведённые пальцы.
– Здесь?
Он чуть наклонил голову, кивая в сторону ресторана.
– А почему нет?
Она