Хрустальный дворец семи лун.
тей, пальцы на ногах немеют, и каждый шаг дается с трудом.
– Лита, паршивая ты овца.
Поднимаюсь в гостиную и обхватываю себя руками из-за ужасного холода в помещении. Три пары глаз уставились на меня.
– Не хочешь объяснить нам, почему здесь холод собачий? – прошипела как змея, старшая из сестёр, её взгляд буквально прожигал насквозь.
Младшие сестры, Анна и Мэри, сидели по обе стороны от неё, их лица выражали смесь беспокойства и раздражения. Анна, вечно практичная, уже куталась в два шерстяных пледа одновременно, а Мэри нервно постукивала ногой по полу.
– Я… я не знаю, – отвечаю, пытаясь унять дрожь в голосе, – вчера было вполне тепло.
– Вчера? – фыркнула Сейра. – Ты оставила окна открытыми на ночь!
– Окна? – недоверчиво переспрашиваю – Я не открывала окон.
– Я проклинаю тот день, когда согласилась принять тебя в нашу семью, – услышала за спиной голос тётки, и тело словно остолбенело.
Каждый мускул в моём теле напрягся, когда её голос становился ближе:
– Во всём виноват мой сердобольный муж. Он всегда был слишком мягким, слишком доверчивым. Думал, что делает доброе дело, приведя тебя под наш кров.
Тётя приближалась медленно, её шаги эхом отдавались от старых половиц. Я чувствовала, как её взгляд прожигает дыру между лопаток.
– Ты думаешь, я не замечаю, как ты ведёшь себя в моём доме? – продолжала она, её голос дрожал от едва сдерживаемого гнева. – Думаешь, я не вижу, как ты тратишь наши деньги? Как ты обращаешься с моими детьми?
Её дыхание становилось тяжелее с каждым словом, а шаги – всё ближе. Я чувствовала, как холодный пот стекает по спине, как сердце колотится в груди.
– Ты думаешь, что можешь просто войти в нашу жизнь и всё будет хорошо? – она остановилась прямо за моей спиной. – Ты ошибаешься, дорогая племянница. Ошибаешься.
Её голос звучал теперь тише, но от этого он становился только страшнее. Я чувствовала, как её ненависть буквально осязаема, как она окружает меня со всех сторон, словно тёмный туман.
– Ты должна знать своё место, – продолжала она, и её слова звучали как приговор. Я пыталась найти в себе силы, чтобы встать, чтобы сопротивляться, но в тот момент мне казалось, что вся моя жизнь свелась к этому унижению.Что-то с силой ударило меня по спине, и я рухнула на колени, задыхаясь от неожиданной боли. Тёткин голос вдруг превратился в злобный шёпот: – На коленях передо мной? Вот так оно должно быть, девочка. Я почувствовала, как холодный пот выступил на лбу, а сердце забилось в бешеном ритме. Боль, пронизывающая спину, казалась невыносимой, но гораздо страшнее было то, что я ощутила: это не просто физическое наказание. Это было унижение, которое разрывалось внутри меня, как острые осколки стекла. Тётка подошла ближе, и я увидела её лицо, искаженное злобой. В её глазах не было ни капли сострадания, только жажда власти. Я попыталась поднять голову, но она резко толкнула меня обратно, и я снова оказалась на коленях, чувствуя, как земля подо мной становится холодной и жестокой. Каждый удар, каждый её шёпот пронизывал меня, как молния. Я чувствовала, как слёзы наворачиваются на глаза, но гордость не позволяла мне их пролить. Я не хотела показывать ей свою слабость, но внутри меня всё сжималось от страха и боли. Я была как зажатая в тисках игрушка, которую можно было сломать в любой момент.
Я и раньше подобное испытывала и раньше получала побои, но с тех пор прошло много лет. В моей памяти до сих пор живы те дни, когда каждый день казался бесконечной борьбой за выживание. И я думала, если я буду выполнять все их поручения: готовить, убирать, охотиться, то они перестанут. Я была готова на всё, лишь бы избежать новых ударов.
И действительно, со временем они перестали. Но цена, которую я заплатила за это “перестало”, была слишком высока. Моя душа покрылась шрамами, которые не заживали годами.
Впервые меня ударили, когда мне было десять. Помню тот день так ясно, словно это было вчера: боль, унижение, чувство полной беспомощности. В тот момент мир словно раскололся на части, а моё детство закончилось навсегда. Но тогда за меня заступился дядя Лэрн, родной брат отца, человек, который стал моим защитником и единственной опорой в этом жестоком мире.
Пока он был жив, меня не трогали, лишь награждали презрительными взглядами. Его присутствие словно создавало невидимый щит вокруг меня, и даже самые озлобленные люди боялись переступить эту незримую черту. Он научил меня всему, что знает и умеет. Основным и важным, по моему мнению, было не то, как метать ножи или выслеживать добычу в лесу – хотя эти навыки тоже бесценны.
Главное, что я усвоила – это умение сохранять достоинство даже в самых тяжёлых обстоятельствах. Дядя Лэрн научил меня смотреть страху в глаза и не отводить взгляд. Он показал, как важно оставаться человеком, даже когда весь мир против тебя. Его мудрость заключалась не в силе кулаков, а в силе духа.
Он научил меня видеть добро даже в самых тёмных душах и никогда не отвечать злом на зло. “Каждый удар, который ты наносишь в ответ, – говорил он, – делает тебя таким же, как твой обидчик”. И хотя сейчас его