Принцессы Романовы: царские дочери. Елена Прокофьева
зрение, а благоприветливость ее порабощала всех сердца. Таковое расположение народа делало, вне отечества, Великой княгине душевное утешение. Но в последующие дни св. Пасхи, все стечение народа бесчестно и нагло было изгнано палками из церкви, без уважения знатных лиц, от чего чуть было не последовало смятение. Это бесчестие, оказанное русской церкви, произвело такое оскорбление в душе Великой княгини, что она, проливая слезы, вознамерилась было отправить курьера к Его Величеству, Императору Павлу, но я умолял ее оставить это намерение».
Действительно, то был не самый подходящий момент для очередного конфликта. Военная компания 1799–1800 годов против Наполеона подходила к концу, император Фердинанд с помощью русских штыков и военного гения Суворова вернул себе утраченные земли, и теперь уже гораздо меньше нуждался в помощи России: причем он был настолько уверен в том, что теперь обойдется без русских, что даже «позабыл» наградить Суворова. И, разумеется, вспоминать о том, скольким они обязаны русским, а также о вопиющей неблагодарности своего императора, австрийцам было неловко, и это усиливало неприязни ко всему русскому – и, как следствие, ненависть Марии-Терезии и ее двора к русской жене эрцгерцога Иосифа.
Александра Павловна забеременела.
Андрей Самборский писал: «О бедствиях ли, причиненных французами, или о разрешении от бремени палатины в Венгрии более размышляли австрийские политики, наверно нельзя определить. Известно только то, что они союз с Россией почитали весьма опасным для империи. Честный союз с Россией, конечно, был бы для Австрии спасителен, но их политическая система основана на интригах, вероломстве, гордости и притеснении всех подданных, кои не суть паписты. Дух и преданность к России единоверных сербов, чрезвычайно угнетаемых, а вместе с ними и сообществ евангельской и реформатской церквей, непрестанно ищущих себе ограды, весьма явно открылись во многих случаях. По сему-то министры объяты были страхом, что когда венгерская палатина разрешится от бремени принцем, то Венгрия непременно отложится от Австрии…»
Действительно, австрийское правительство было напугано. Александру Павловну обожали православные венгры, да и она выказывала им чрезмерную, по мнению австрийцев, симпатию. На один из придворных маскарадов она даже явилась в венгерском национальном костюме, чего никто до того времени не делал, ибо национальный костюм – крестьянский костюм! – считался чем-то постыдным, одеждой бедняков и оборванцев. Для Александры Павловны его сшили из роскошных тканей и изящнейшим образом украсили. Позже в этом костюме она появилась во время крупного православного праздника, что правительством было сочтено откровенным заигрыванием с народом. Вряд ли у наивной, юной, запуганной новой родней Александры Павловны были далеко идущие политические планы. Вряд ли она заигрывала с будущими подданными и вряд ли думала даже о том, что может призвать Венгрию отделиться от Австрии