Фимочка и Дюрер. Вне жанра. 3-е издание. Исправленное.. Алла Лескова
Но вдруг очень резко затормозила, изменившись в лице… Совсем маленькая рыжая белочка, просто недавно народившаяся, перебегала быстро дорогу прямо перед машиной. Чудом углядела, чудом тормознула. И было в этом что-то очень сильное. В том, как резко она успела затормозить перед маленькой рыжей белочкой. Какое-то всемирное братство всех живых существ в этот момент проявилось.
И то, как моя интровертная очень подруга в лице изменилась, испугалась, что задавит, многое-многое продолжает в ней открывать…
В старших классах мы ездили на хлопок. Представляете, у нас был план. Вернее, у школы. А у нас – норма. Под палящим солнцем мы целый день вынимали невесомые кусочки ваты из хлопковых коробочек и бросали в подвязанный фартук. Казалось, фартук никогда не наполнится. Какие там килограммы и тонны? Граммы бы набрать. Но каждый день неведомо как норму выполняли. Мальчишки помогали девчонкам-копушам, хнычущим от жары и усталости.
А самое потрясающее начиналось вечером. Когда спадала жара и мы гуляли под темным звездным азиатским небом. Много пели. Пацаны, все как один, играли на гитарах. Пацан без гитары никакой не пацан был тогда.
В твоих глазах осенний тииихий день… Или: что вы улыбаетесь, вас бы так позвали, я к своей любимой приглашен на свадьбу… В жизни все порою так смешно устроено, я приду с букетом, словно посторонний… Или: я в весеннем лесу… пил березовый сок…
Почему нам никто не сказал тогда, что все это называется счастьем?
Вчера еще цвела сирень, разных оттенков – белая, светло-сиреневая, почти голубая, и совсем темная. Пахла! А сейчас снег кружит по всему Питеру, речка Карповка, моя любимая, подернулась льдом, а утки, которых я кормила все лето, сидят, как и сидели. Ничего не понимают. Как вкопанные. Мерзнут…
Каждое утро сосед сверху долго и надсадно кашляет, по полчаса, не меньше. Потом издает нечеловеческий стон.
Вдруг подумала, что когда-нибудь проснусь и не услышу ничего этого…
Нет. Пусть уж лучше кашляет.
Вдруг резко… тоска сжала сердце и исчезла. Как порыв ветра.
Три дня без мобильника. В ремонте. Теперь я знаю еще одну непременную составляющую счастья. Непередаваемое ощущение свободы, как будто в шапке-невидимке существуешь.
Просто благодать. От чего бы еще избавиться?
Со мной в маршрутке вот уже три года добираются до своих работ одни и те же люди. Некоторые даже здороваются друг с другом улыбкой еще заспанных глаз. Как в каком-нибудь райцентре, что приятно. Замечать стала, что некоторые из привычных лиц иногда исчезали. Вдруг. Совсем. Непонятно почему. Живы ли? Или работу сменили, или страну? И ведь не узнаешь теперь. Представила, сколько в мире тех, кто не знает и никогда не узнает о нас. А мы – о них. Никогда.
Сын рассказывает, что преподаватель по истории России через десять минут лекции засыпает и храпит. При этом всю лекцию мрачен, во сне. Видимо, предмет хорошо знает.
Спрашиваю,