Пятая печать. Том 2. Александр Войлошников
одни сорняки: сексоты, вохра, стукачи, палачи. За пару десятков лет соввласти дали они обильный урожай «плевелов»: грозно нахмуренных энкаведешников, хитрожопых парторгов, подленьких сексотов…
И скрипит, скрипит вагон, провонявший дезинфекцией и дезинсекцией, грязный российский вагон, общий, как наше «светлое будущее». Такое светлое, что при мысли о нем в глазах темнеет! Какие мечты, планы, заботы заставляли людей оставлять свой дом, покидать родных и любимых ради жесткой полки в этом вагоне? Куда стремились они?
Но бывали среди них и такие, как я, которым до фонаря: куда привезет их этот старый вагон. Переночевать под крышей – вот и все дела… И еду я, и еду… а куда? Ах, да, в Харьков. А зачем? Такой поезд попался. Мои перемещения по СССР непредсказуемы, как броуновское движение. Но каждый поезд куда-нибудь приходит. И для разнообразия жизни и разминочки ног брожу я по незнакомым городам. Смотрю и думаю…
Люблю я улицы маленьких старинных городков, которые век за веком неспешно застраивались людьми спокойными и провинциальными в прекрасном смысле слова. Приятно на этих улицах посидеть в тени на скамеечке, поговорить с неторопливо думающим человеком, глядя в его приветливо осмысленное, облагороженное мыслями лицо.
Жители маленьких городков, живущие под внимательными взглядами родни и знакомых, не ходят по улицам с отчужденными, раздраженно насупленными лицами. С детства привыкли они оказывать знаки внимания каждому человеку, даже не знакомому. И от этого живется им светло и радостно. А если промелькнет в маленьком городочке суетливо нервный примат, который при обращении к нему вякнет раздраженно, пробегая мимо, то это та несчастная обезьяна, которая оскотинилась в большом городе и очеловечиться уже не способна.
И дома в маленьких городах, как и люди, разные и интересные. Российские политические катаклизмы более милостивы к дворцам и хижинам, нежели к их обитателям. И на одной улице мирно уживаются строения разных стилей, вкусов, эпох и благосостояний. У каждого дома – своя физиономия. Есть уютные дома-старушки с подслеповатыми оконцами и старомодной обветшалой кружевной вязью по карнизам. Есть дома похожие на стареньких чудаковатых академиков с вычурно манерной архитектурой и готическими шапочками-башенками. Есть дома-девушки, светлые, чистые, с большими, удивленно распахнутыми оконными глазищами, кокетливо оттененными голубыми, как мечта, широкими наличниками.
Но уже проникает и сюда советская архитектура в потрясной форме зданий, похожих на серые сундуки. Выперев на центральную улицу города плоский, серый фасад, тупой, как суконная морда партчинуши, такое здание нагло подавляет всех и вся злобно демонстративной деловитостью. Это модерн, новые здания советских учреждений. И изуродованы модерном все большие города.
Не люблю я модерн и уличный шум больших городов, наполненных оглушительным ревом моторов, многоязычным гвалтом людских потоков, бурлящих на перекрестках, слитно гнетущим