Развитие правопонимания в европейской традиции права. Игорь Царьков
идеологии, непосредственной выгоде – истина служит кому-либо или чему-либо, но не служит сама себе.
Показательна в этом плане научно-философская программа Ф. Бекона. Его учение о процессе познания и теория идолов ярко демонстрируют проблему источника научного знания. Не всякое знание, которым обладает человек, является научным, т. е. истинным знанием, хотя человек может быть убежден в его истинности. Идолы сознания – это фундаментальные заблуждения человеческого разума, которые происходят от: 1) неправильного употребления слов в силу привычки (идолы рынка); 2) доверия авторитетам (идолы театра); 3) природы самого разума (идолы рода). Первые два вида заблуждений своим источником имеют общение людей (приобретенные идолы), в котором неосознанно складываются привычные слуху значения слов и существует слепая вера в авторитеты. С этими «идолами», как считает Ф. Бэкон, можно успешно бороться, необходимо только «приостановить» действие привычных ассоциаций, т. е. актом воли «очистить» сознание от их влияния[141]. Труднее дело обстоит с идолами рода. Это заблуждение от природы самого разума (врожденные идолы), который склонен в первую очередь видеть сходство предметов, «сплетает и смешивает» несовместимые вещи, не замечая между ними различий. За всем этим стоит главное – научное знание не передается по наследству, как государевы символы от одного к другому в наследственной монархии. Знание приобретается усилием воли к истине, к тому, чтобы приостановить действие привычных ассоциаций и сосредоточенным сознанием увидеть различие там, где привычно видели сходство.
Гуманистическая идеология требовала от гносеологического субъекта (субъекта научного знания) тех же избыточных усилий в производстве знания, что и от художника в изобразительном искусстве, – той же индивидуализированной воли.
Поэтому в эпоху Просвещения правовая тема была тесно вплетена в общую ткань философского языка. Правовой дискурс велся философски, через гносеологическую и нравственную критику институтов государства и права. В силу этого право не являлось начальным пунктом рассуждений, оно, наоборот, завершало общую философскую конструкцию мыслителей, которая предполагала исследование в первую очередь в области универсальных (естественных) форм бытия человека и его возможностей познания «природы». Так, первая часть гоббсовского «Левиафана» начинается не с анализа политическо-правовых институтов, а с вопросов гносеологии и философской антропологии и называется «О человеке», а названия глав этой части говорят сами за себя: «Об ощущении», «О представлении», «О рассуждении и научном знании». Или другой пример. Примечателен эпизод из жизни Дж. Локка. Однажды, обсуждая с друзьями вопросы об исходных принципах нравственности, права и религии, они «должны были остановиться перед затруднениями, вставшими со всех сторон»[142], после чего Локку пришлось признать ложность избранного ими пути и, «прежде чем предаться такого рода
Термин бэконовской теории познания tabula rasa в отечественной литературе часто переводят «чистая доска», толкуя теорию познания как сугубо эмпирическую. На самом деле в текстах английского мыслителя употребляется термин tabula abrasa – «доска очищенная», что придает теории познания совсем другое звучание. Tabula rasa в латинском языке означала доску с начертанными на ней законами, которая выставлялась на римском форуме для всеобщего обозрения.