Молодость Мазепы. Михайло Старицький
польской королевой не умалится.
– Что ж это ты думаешь, что я могу иметь двух мужей?
– Нет, зачем! – Левого можно по шапке!
– Ха, ха! Хотела бы я, чтобы гетман Бруховецкий услыхал твои слова, он бы уж надел тебе за них красные сапоги.
– Да их теперь гетман дарит направо и налево! Вот потому-то я и советую ясновельможной пани взять у меня этот кунтуш. Такое приспевает время, начнут гонцы ездить, да послы от разных держав. Солнце выходит на небо в золотых лучах, а ясновельможная пани в драгоценных уборах! – говорил торговец, то, собирая дорогую материю сверкающим каскадом, то свешивая ее со своей руки.
– А что же; он правду говорит, – обратилась к Сане гетманша. – Гетман дожидает из Варшавы каких-то гонцов. Только ты, верно, ей и цены не сложишь, – повернулась она к торговцу.
– Зачем не сложить? Материя дешевле гетманства, а гетман Бруховецкий свое гетманство за деньги продал.
– Так гетманство Бруховецкого купило Московское царство, а у меня нет столько червонцев!
– Найдутся, найдутся! – воскликнул уверенно торговец, откладывая материю в сторону гетманши.
За материей выбраны были расшитые золотом турецкие черевички, за черевичками – новый кораблик, золотые перстни, коронки венецейские, запоны английские, чудодейственные талисманы, привороты и отвороты.
Разговор оживлялся все больше и больше. Горголя пересыпал свою речь самыми странными, небывалыми, а вместе с тем и чрезвычайно интересными рассказами про всех и про все. Женщины слушали его, смеялись, шутили, и вместе с тем куча покупок гетманши все росла и росла с необычайной быстротой. Прелестная гетманша видела это, но не могла уже остановиться: все эти пустяки были так необходимы ей! Да и что могли они стоить? Какую-нибудь сотню, другую червонцев, не может же гетман отказать в них? Внутренность короба уже пустела, когда хитрый Горголя вынул из глубины его богатый, украшенный перламутром ящик и, раскрывши его перед гетманшей, торжественно произнес:
– Ну, эту вещичку я вез для ясновельможной гетманши из самой венецейской земли.
– А ну, что там? – произнесли разом и Саня, и гетманша, засматривая с живостью во внутренность ящичка, и невольный крик восторга вырвался у них.
На красном бархатном дне ящика лежало великолепное жемчужное ожерелье, перехваченное в нескольких местах золотыми аграфами, усыпанными крупными рубинами.
– Ой матинко, ой лелечки! – всплеснула руками Саня, – еще с роду своего не видела ни на ком такой прелести!
Но гетманша, пораженная красотой ожерелья, не произнесла ни слова. С разгоревшимися щеками и блестящими глазами она молча упивалась его зрелищем.
Хитрый Горголя заметил впечатление, произведенное его драгоценностью.
– Пусть ясновельможная гетманша примерит его, тогда оно станет еще во сто крат краше! – заговорил он вкрадчивым голосом, вынимая из шкатулки ожерелье и подставляя его под солнечный луч.
– Нет, мне не нужно… Спрячь его… – отнекивалась нерешительно гетманша,