Долгая дорога к себе. Светлана Черемухина
Между тем выяснилось, что город и область наводнены ненормальными людьми, психически не уравновешенными, или довольно глупыми и легкомысленными придурками, которые по разным причинам сообщали совершенно противоречивые ложные сведения, только путающие поисковиков и вызывающие гнев и бешенство Арсения.
Психов он не трогал, но умникам, решившим нагреться на его несчастье, делалось недвусмысленное внушение, после чего вынужденные задуматься люди отправлялись в ближайшие госпитали, чтобы в тишине под наблюдением врачей предаться размышлениям на заданную тему и произвести переоценку ценностей в своей жизни.
Не может быть, что никто ничего не видел и не знал. Ведь должно быть хоть что-то, какой-то след, какое-то действие. Его отсутствие возможно только в одном случае – если Светы уже нет на этом свете.
Арсений похолодел при этой мысли, и снова его прошиб холодный пот. Нет, это не так, этого не может быть. Он по-прежнему чувствует, что она жива. Какая-то едва уловимая связь, чуть пульсирующая жилка, связывающая его со своей любимой, бьется в унисон с его сердцем, слабо, едва ощутимо, но бьется. Нет, он бы понял, он бы сразу почувствовал, если бы произошло непоправимое.
Прикрыв глаза, он тихо выдохнул воздух. Боже, сколько еще он может быть на пределе своих физических сил? Сколько он еще может сдерживать свое отчаяние? Когда он выберется из этой бездны одиночества и страха за ее судьбу? Сколько он еще протянет в таком состоянии? Неужели никто не может ему помочь? Никто не может напасть на ее след?
В таком случае, где ее держат и для чего? Если второй месяц не подают никаких вестей, то мысль о выкупе отпадает. Тогда в чем может быть дело?
Арсений замер, вцепившись руками в подлокотники кресла, и напрягся. Разве только… разве только ее оставили для себя, и не собираются ему возвращать. Никогда. Боже, это невыносимо!
Самое тяжелое, если отбросить на время собственные переживания и страдания, это смотреть в глаза ее отцу. Этот молчаливый человек, мудрый и добрый, конечно, все понимает, но от этого не становится легче. И каждый раз, встречаясь с ним, Арсений чувствует этот невысказанный вслух упрек: «не уберег». Нет, Владимир Черемухин ни разу ни в чем его не обвинил, да и что тут можно сказать, где и, главное, для чего искать виноватых, но боль за дочь так явно читается в его глазах, лежит печатью безысходности на его лице, вмиг постаревшем и осунувшемся. И каждый раз, возвращаясь со встречи со своим тестем, Арсений рычал, бегая по комнате в бессильной ярости, круша невидимых врагов, и не имея возможности сделать это в реальности.
Мать же ее изводила его постоянно. Она звонила и рыдала в трубку, обвиняла его во всех смертных грехах, обзывала и кляла. Хотелось заметить ей, что в прежние времена она не обременяла себя обязанностью заботиться о дочери, в то время как сейчас готова показывать всему миру свою материнскую любовь, но Арсений молчал, сдерживаясь и мысленно чертыхаясь всякий раз, когда по неосторожности сам снимал телефонную трубку и слышал дребезжащий голос,