Долгая дорога к себе. Светлана Черемухина
Бертуччо с кряхтением поднялся сам, упершись в колени. – Твою мать, Арс, я же о тебе беспоко…
– На черта обо мне беспокоиться, – закричал Арсений, перебивая друга, – я тебя об этом не просил!
– Проклятье! Арс, ты скоро на простых людей кидаться будешь! Просто так! Ты это понимаешь?
– Так помоги мне.
– Как? Связать тебя? Приковать цепями в подвале? Или пристегивать наручниками к кровати? О, точно, пригласим какую-нибудь красотку с пушистыми розовыми наручниками, и она тебя кааак…
– Заткнись! Я тебя прибью, прямо сейчас, – Арсений почти шептал, но взгляд его был полон решимости, и Бертуччо невольно испугался, что перегнул палку.
– Ты так реагируешь, потому что понимаешь, что я прав, и тебе хреново без женщины.
Арсений побледнел, заиграл желваками, но смолчал.
– Видишь, я прав, и поэтому ты молчишь, – тихо проговорил Берт.
– Конечно, ты прав, – прошептал Арсений, отводя взгляд. – Но если ты продолжишь эту тему, я тебя урою, это тебе понятно? По ходу, нет.
– Все, закрыли тему, – вздохнул Берт, убирая с лица волосы. – В этом чертовом доме есть чертово пиво?
– Поищи, может, тебе повезет, – Арсений уселся в кресло, демонстративно не глядя на своего друга.
Бертуччо вышел из зала, через некоторое время послышалось звяканье бутылок – он вполне успешно проводил инвентаризацию содержимого холодильника.
Арсений устало провел рукой по лицу. Костяшки пальцев саднило от удара. Да, каково же тогда пришлось Бертуччо. Но Арсу не было его жалко. В данный момент он тосковал и жалел себя.
Прошло почти два месяца, как он потерял свою жену, и кроме тоски по ней, невыносимого одиночества и изводящей тревоги за ее безопасность, его стала одолевать другая тоска. Тоска по женщине. Да, он никогда не был монахом, и многое позволял в те времена, когда принадлежал одному себе. Но с тех пор, как он познал любовь своей девушки, многое изменилось. Бурная личная жизнь и постоянный секс с той, что сводила с ума и пробуждала голод буквально через минуту после его стопроцентного утоления, приучили его к постоянной непреходящей эйфории, как физической, так и психологической. И сейчас до сердечной боли не хватало ни того, ни другого.
Наверное, про такое состояние говорят, что человек готов лезть на стенку. Арсений с тоской посмотрел на ближайшую стену, на дорогие обои, так удачно оттеняющие общий интерьер модно обставленной комнаты. Однажды он здорово здесь все попортил, круша мебель от известия, что Света от него ушла. Как раз из-за измены. Больше он так поступить не может.
Не может! Ну не может, и все! И это не глупость, и даже не совесть. Это… верность. Да, ему просто страшно оступиться и сделать что-то, что вызвало бы ее презрение. Пусть Света никогда об этом и не узнает, но он-то будет знать, что совершил нечто такое, за что она перестала бы его уважать. О, он испытал на своей дубленой битой шкуре, каково это – потерять доверие одной единственной, и потом мучительно долго и с огромным трудом по крупицам