Девять жизней. Гумер Исламович Каримов
Так называемая частная жизнь карьериста: ничего примечательного, почти нет друзей, близких, и все женщины случайны.
– У тебя семья?
– Извини, я все же закажу такси.
В трубке звучали короткие гудки. Он упорно набирал нужный номер. Стоило ли рассказывать этой женщине, ждущей теперь от него невозможного, о смерти жены? Наконец ему ответили, и он назвал нужный адрес.
– От чего он умер?
– Рак. Мучился очень… А все-таки жаль, что ты ни разу не захотел нас увидеть. Мы ведь тебя ждали, часто о тебе говорили, особенно в последние месяцы, когда он уже знал…
Ее голос дрогнул. Она встала и вышла из комнаты.
– Люся! – он настиг ее у панорамного окна мастерской. Обнял ее плечи. – Хочешь, я останусь? Ведь это еще не вся жизнь. Или давай вместе уедем. Ко мне, в Питер. Начнем все заново.
Она повернулась к нему. Сухие глаза смотрели прямо. Она вдруг показалась ему бесконечно чужой.
– Ты меня не так понял, Гера. – Хозяйка мастерской поправила его галстук, погладила руками лацканы пиджака. – Решил, что моя жизнь не удалась? Да, Оза был бездарным ремесленником. Это правда, но не вся. У него был дар. Дар быть человеком. Бездарный художник был хорошим человеком, и я была счастлива с ним. У меня ведь уже внуки.
Уже открывая дверь подкатившего такси, он вдруг оглянулся и посмотрел на окно мастерской. Нет, у окна никто не стоял.
Холодный декабрь 53-го года
Видавшая виды тарахтящая «трехтонка» весело вкатила во двор и, притянув на лобовое стекло лучи скупого декабрьского солнца, лихо тормознула у крыльца длинного барака. Хлопнула дверка, запел снег под валенками, затопавшими тотчас по старой скрипучей лестнице и пнувшими пару раз по порогу, не столько, чтоб стряхнуть снежное крошево, сколько машинально и для порядка, бойко перескакивают, подшитые, через порог, сквозь громко «зевнувшую» дверь, в густых клубах морозного воздуха.
Хозяин их сорвал было ушанку, да так и не швырнул ее на лавку, пораженный увиденным. Жена его стояла перед ним, толстая и неуклюжая в зимнем одеянии и бережно поддерживаемая тещей.
– Отвези меня, пожалуйста, Ислам, – робко прошептала мама и тут же со стоном закусила губу, сморщившись от резкого толчка под сердцем.
У отца оживления разом сгинуло с лица, и тревожная озабоченность заметалась в глазах.
– Что, уже? – пробормотал он, растеряно затоптавшись на месте и вновь натягивая шапку.
Мне шесть лет, я бегу к отцу по узкой и длинной нашей комнате, а матовый светлый день в широком окне будто подталкивает меня в спину. С разбега влепляюсь носом в отцовский ватник, чувствую его холодную шершавую ткань, а морозная армейская пуговица жжет мне щеку. Я с удовольствием вдыхаю любимые запахи бензина и машинного масла, настоянных на морозе: в носу щекотно, а мне весело. Отец машинально ерошит мне волосы, но сейчас ему не до меня, он неотрывно смотрит на маму.
– Ради аллаха, дочка, ты ничего не бойся! Главное, спокойствие. Аллах даст, все будет хорошо, – тараторила тем временем бабушка,