И счастие куда б ни повело…. Гумер Исламович Каримов
стенографа… Вошли в нянину комнату, где собрались уже швеи. Я тотчас заметил между ними фигурку, резко отличавшуюся от других, не сообщая, однако, Пушкину моих заключений. Я невольно смотрел на него с каким-то новым чувством, порожденным исключительным положением: оно высоко ставило его в моих глазах, и я боялся оскорбить его каким-нибудь неуместным замечанием. Впрочем, он тотчас прозрел шаловливую мою мысль, улыбнулся значительно. Мне ничего больше не нужно было; я, в свою очередь, моргнул ему, и все было понятно без всяких слов…
Поясню читателям то, что без слов было понятно Пущину. Речь идет об Ольге Калашниковой – «крепостной любви» Александра Сергеевича. Впрочем, настало время обеда. Алексей хлопнул пробкой, начались тосты за Русь, за лицей, за друзей, которых нет с ними, за Ольгу тоже выпили. Полетела в потолок и другая пробка. Угостили «искрометным» и няню, «а всех других хозяйскою наливкой». Домашние развеселились, стало шумно, праздновали свидание друзей.
Между тем время шло за полночь. Нам подали закусить: на прощание хлопнула третья пробка. Мы крепко обнялись в надежде, может быть, скоро свидеться в Москве. Шаткая эта надежда облегчила расставание после так отрадно промелькнувшего дня. Ямщик уже запряг лошадей, колоколец брякнул у крыльца, на часах ударило три. Мы еще чокнулись стаканами, но грустно пилось: как будто чувствовалось, что последний раз вместе пьем. И пьем на вечную разлуку! Молча я набросил шубу и убежал в сани. Пушкин еще что-то говорил мне вслед; ничего не слыша, я глядел на него; он остановился на крыльце со свечой в руке. Кони рванулись под гору. Послышалось: «Прощай, друг!» Ворота скрипнули за мной…
Александр очнулся, взглянул на жену. Наташа тихо спала в уголке кареты с детским выражением покоя и счастья на лице.
Путешествующая чета вообще не спешила. Часто останавливались по пути, ночуя нередко то у друзей и знакомых, то в придорожных гостиницах или ямах.
Так пролетели Клин, но задержались в Твери. Здесь вспомнил Пушкин, только что принял должность директора училищ Тверской гимназии его давний приятель, автор «Последнего Новика» и «Ледяного дома», известный исторический романист Иван Иванович Лажечников. Поэт рассказал жене, как они познакомились.
– При весьма щекотливых обстоятельствах, должен тебе сказать, – Александр брал жену под руку и вел по центральной улице городка. – Если мне не изменяет память, это случилось зимой, в конце тысяча восемьсот девятнадцатого года, в Петербурге. Накануне в театре поссорился я с одним плешивым военным, будто бы мешал ему пьеску смотреть… А пьеска и вправду была дурная, я откровенно скучал… Ну наутро я и явился к нему на Галерную за сатисфакцией с двумя военными…
– Это на дуэль, что ли? – с ужасом в голосе спросила Наташа.
– Ну да… – Пушкин пожал плечами. – Еще, кажется, восьми не было… Плешивый этот явно трухнул, ну, то есть откровенно струсил… Неизвестно, чем бы дело кончилось, да только соседом того офицера был Иван Лажечников, в то время служивший адъютантом