И счастие куда б ни повело…. Гумер Исламович Каримов
ли это дело, женка?
– Мое! – взглянув на мужа прямо и открыто, убежденно сказала Наташа. – Не сомневайся, мое! – еще раз упрямо повторила она и обняла его, тесно прижавшись…
«10-го выехали мы из Петербурга с Пушкиным в дилижансе. Обедали в Царском Селе у Жуковского. В Твери виделись с Глинкою. 14-го числа утром приехали мы в Москву…» – 1830.
П. А. Плетнев предложил Глинке ввести Пушкина в члены Вольного общества. Тот ответил: «Овцы стадятся, а лев ходит один».
Беседа их прервалась на некоторое время, потраченное на нежности и поцелуи, но вскоре возобновилась…
– Глинка, умело используя свое положение, часто действовал в интересах Союза Благоденствия и его членов, отводя их от возможных репрессий… А как мне помог? – Александр ясно представил то весеннее апрельское утро 1818 года на Театральной площади. – Накануне встречи с Федором Николаевичем вернулся домой поздно, а старый дядька мой объявил, что в квартиру заходил какой-то неизвестный, совал пятьдесят рублей, прося дать ему почитать моих сочинений, уверяя, что быстро их вернет… Мой верный старик не согласился, а я взял да и сжег все мои бумаги…
– Ах! – замахала руками Наташа, – какой ужас! Ты сжег свои рукописи?
– Ну конечно!
– И они все пропали?
– Черта с два!
– У тебя сохранились копии?
– Да нет же!
– Не понимаю…
– Они сохранились здесь. – Пушкин постучал пальцем себе в лоб, засмеялся, – я и Милорадовичу так сказал… Впрочем, все по порядку…
До квартиры Глинки я не дошел… Он сам вышел из парадной, и мы погуляли по площади… Я рассказал ему о вчерашнем визите, Федор Николаевич тут же и буркнул, что-де, мол, весьма похоже на проделки Фогеля. А я добавил, что меня требуют теперь к Милорадовичу…
– И он тебе посоветовал идти к Милорадовичу?
– Представь себе, – Пушкин улыбнулся, – это я сейчас улыбаюсь… А тогда не до улыбок было… Но Глинка сказал: «Идите прямо к Милорадовичу, не смущаясь и без всякого опасения. Он не поэт; но в душе – романтик и рыцарь… Положитесь на благородство его души, он не употребит вашей доверенности вам во зло». Ну я и пошел… Генерал меня принял любезно, спросил о бумагах… Говорю: «Граф, все мои бумаги сожжены! У меня на квартире ничего не найдется… Но если вам угодно, все найдется здесь, – я указал пальцем на свой лоб… – Прикажите подать бумаги, напишу все, что когда-либо написано мною… Разумеется, кроме того, что было напечатано… Причем с отметкою, что мое, а что разошлось под моим именем…» Подали бумаги, и я писал полдня. Исписал тетрадь толстую… И ушел.
– Тебя отпустили?
– Тетрадь показали государю, и он повелел:
…снарядить Пушкина в дорогу, выдать ему прогоны и, с соответствующим чином и с соблюдением возможной благовидности, отправить его на службу на юг.
– Вот как было дело, – закончил Пушкин.
Подавая тетрадь государю, Милорадович сказал: «Здесь все,