Игра. «Не спеши узнать чужие секреты…». Екатерина Павлова
комнаты в другую, кругом расплывалась темнота: ни окон, ни мебели, только стены и дверные проемы, перетекающие один в другой, до бесконечности длинной вереницей. И туман…
Густоватый туман, с примесью белизны, которая резала глаза. Обволакивающий, пугающий, затягивающий во внутрь себя, таящий что-то опасное, что-то, за что платят жизнь. Я ходила без остановки, казалось, комнат было нескончаемое количество, коридоры с тысячами дверей, которых становилось все больше, больше и больше! Тело снова вошло в один из проемов, и, неожиданно для себя я оказалась в своей спальне, отчетливо увидела свою кровать с бельем белого цвета, которое только сегодня перестелила, и темноту вокруг кровати, поглощавшую собой все вокруг, все остальные детали. Здесь оказалось так же темно, как в предыдущих комнатах. Густой туман, и моя белая постель, светившаяся в темноте как неон, белым пятном, так ярко, что это резало глаза и заставляло взгляд мутнеть. Заморгав, с трудом понимая как, голова отвернулась, отводя глаза от неприятной картинки, снова увидела только темноту. Глаза остановились, смотрели неотрывно, впиваясь во мрак, до бесконечности долго. Наконец, тонкая полоска света появилась как спасительный луч и начала становиться все шире. Из темноты возникла другая комната с золотисто оранжевым светом, как будто от свечей. Она влекла своей теплотой и красотой мерцания, как драгоценные камни, как расписные стены соборов эпохи Ренессанса, как золото собора Святого Марка. Комната все отчетливее появлялась из ниоткуда и звала светом. Невозможно было устоять, ноги сами понесли, я сделала пару шагов и увидела невообразимое.
В белой ванне, полной воды, лежала женщина. Вода была красноватой, что контрастировало с мраморной белизной каменного ложа, тела ее почти не было видно, все поглощала красная жидкость. Волосы женщины были огненно-рыжими, как пламя, сливались со светом свечей, ниспадали на ее белоснежное тело и на края ванны. Свечей как таковых видно не было, их свет лишь угадывался на стенах, на мраморе ванной, на коже женщины. Он плясал причудливым способом, крутился, вертелся, намекая о себе, словно пытался обратить внимание зрителя. На волосах он плясал особенно страстно, от чего волосы блестели и обжигали своим насыщенным цветом и проблесками вместо самого огня.
Женщина сидела ко мне в профиль, смотрела вперед себя, бездвижно, не оборачиваясь, и не дышала. Как мумия, словно приговоренная к такой позе, не имевшая не только возможности, но и права пошевелиться – идеальная модель для художника. Ее белое лицо было притягательно прекрасным – и это пугало. Она не шевелилась, только с ее свисающих безжизненных рук капала темно-алая кровь. Тонкая струйка стекала с изящной кисти на пол, образуя темно-красную лужицу, текла медленно-медленно, просто мучительно медленно, огибая каждый бугорок на кисти, проходя мимо множества линий на руке, пробегая по среднему пальцу, через ноготь прямо вниз. Капля, одна, вторая… И все кап-кап-кап…
– О Боже! – я подскочила на кровати.
Рука коснулась