Наёмный самоубийца, или Суд над победителем. Повести и рассказы. Геннадий Викторович Логинов
Интересно, сколько великих людей некогда стояло с похожим выбором перед партитурой, полотном или книгой, осознавая, какие последствия может нести подобное произведение искусства, достигнув масс? И мог ли он осуждать их выбор?
Время шло, и в предрассветные часы певец и композитор решил взглянуть на вопрос с другой стороны. Всё-таки, для негодяя, испытавшего в жизни, казалось бы, всё, так или иначе остаются чуждые его натуре удовольствия, которые он не может испытать по этой самой причине. Одна из них – добродетель. Но в данном случае он думал даже несколько иначе: иметь возможность совершить нечто беспрецедентно эпохальное и позволить себе пренебречь этим, отказаться не потому, что не мог поступить иначе, а потому, что осознанно так решил, – могли бы немногие. Порою подвиг заключается не в том, чтобы сделать что-то, но в том, чтобы чего-то осознанно не сделать.
Внезапно ему вспомнились давно позабытые слова старой воспитательницы о том, что, в первую очередь, от человека требуется в этой жизни не столько быть героем, сколько не быть мерзавцем. И, не ожидая за свой поступок прощения грехов либо каких иных наград и похвал, он с улыбкой метнул нечестивую оперу в камин, где та вскоре вспыхнула, начав переливаться многоцветными узорами диковинного пламени.
«Одумайся, ведь ты упускаешь такую возможность, такой удивительный опыт, такую прижизненную и посмертную славу! Ты можешь быть значим и велик, поставив беспрецедентную оперу, о которой будут помнить и говорить так, как ни об одной в мире за всю историю. Легенды о ней будут передавать с ужасом и содроганием. Твоё имя станет нарицательным, как, например, имена Влада Цепеша, Жиля де Реца или Элизабет Батори. А многочисленные жалкие подражатели, взирая на твой триумф, как на икону, начнут тщетно пытаться воспроизвести в своих постановках жалкое подобие того, на что отважился ты. Ведь нигде и никогда такой мистической и жуткой оперы ещё не бывало, ни на одной сцене мира!» – говорила ему гордыня, но выбор уже был сделан, и, допивая лафит, он взял кочергу поворошить ею останки злосчастного гримуара, которому отныне не суждено было попасть в чьи-либо дурные руки. И если бы загадочный визитёр явился в этот час мстить или запугивать, – ему было бы всё равно.
Но визитёр не вернулся. Ни в этот день, ни во все последующие дни его жизни. Для другого человека это событие, возможно, стало бы переломным событием всей жизни, началом духовного возрождения, пути к раскаянию и обретению веры. Но только не для него. Он продолжил жить так, как и жил, оставаясь верным себе и своим сомнительным принципам. Радовал публику прекрасными выступлениями и дивным голосом, при этом не забывая делать гадости окружающим и добиваться целей любыми средствами. И тем не менее его подчас воодушевляла мысль о том, что даже понеся в конце всех времён заслуженно причитающееся ему наказание, он будет знать, что совершил в своей неправедной жизни по крайней