Кремль 2222. Замоскворечье. Максим Хорсун
нерадивый папаня вот-вот двинет Завида прикладом по плешивому затылку, и на этом песенка любителя рубить правду-матку окажется спетой.
– Батя-батя! – Лан примирительно поднял руки. – Спокойно! Ну, конечно – ты мой батя, а кто же еще? Помнишь, как поил-кормил, пока я рос? Помнишь, как воспитывал? А если еще кто-нибудь выскажет хотя бы слово сомнения, – он нахмурился точь-в-точь, как это делал Светозар, и ожег взглядом Завида, – того вызову на поединок! И нашинкую, бог свидетель, как кочан гнилой капусты, чтоб червям было жевать удобней.
Дружинники не вызывали пахарей на поединок: слишком велика разница в умениях, да и много чести для последних. Однако только круглый дурак посмел бы задирать воина. Завид стушевался, на него снизошло озарение, что Лан-мальчишка, которого можно было огреть сапогом под зад за нерасторопность во время уборки урожая, и Лан-воин, стоящий перед ним сейчас, – теперь два разных человека.
– Прости, Ланушка, – пролепетал он, побледнев, как смерть. – Какой-то бес грязный за язык дернул. Не то я совсем имел в виду…
– Какой я тебе Ланушка, шкура? – продолжил бушевать Лан. – Как стоишь передо мной, пугало огородное? Смирно! Напра-во! Нале-во! Кру-гом!
Ополченцы прыснули от Завида в разные стороны, словно тот был заразен. Решили, наверное, будто Лан приложит Завида кулаком, и побоялись попасться под горячую руку. Ряболицый глядел на Лана, словно побитый крысопес, его колени заметно дрожали.
– Вестовой от воеводы идет, – услышал Лан голос Светозара.
На стену поднялся воин в легком доспехе. Отыскав братьев взглядом, он сообщил:
– Вас обоих вызывают в Военный Приказ. Быть незамедлительно.
– Так точно, – отозвались в один голос Лан и Светозар.
Старший брат приказал гражданским собрать дульнозарядное оружие и построиться.
– Ополчение! Нале-во! За мной шагом марш!
Светозар повел мужиков во двор крепости. На ходу он отдал распоряжение юнакам, дежурившим у ворот, забрать с площади мишени. Пацаны воодушевились: для них каждый выход за ворота – приключение.
Лан тоже чувствовал интерес. С одной стороны, в Военном Приказе ему доводилось бывать неоднократно: он в деталях поведал штабистам, а также – самому воеводе об арбатских маркитантах, об Арене и всех тварях и опасностях, которые встретились ему на пути. С другой стороны, приказ явиться на глаза командования увязывался с тревожными предчувствиями, все сильнее одолевавшими его в последнее время. Сердце учащало ход в предвкушении боя. Душа дружинника жаждала действия, военной операции, громких команд, ощущения рукояти меча в руках и грохота автоматных очередей. Одновременно разливался внутри холодок, словно от напитка, настоянного на дикой мяте, поскольку разумный страх знаком даже самым лихим рубакам. А Лан прекрасно знал, насколько зловещим и коварным может быть лабиринт лежащих в руинах московских улиц.
В Военном Приказе братьев принял сам воевода. В зале с расписными стенами Лан увидел также сотника Ждана и Ворона – молодого,