Полтора килограмма соли. Татьяна Леонтьева
долгое время была моим кумиром. Я думала: ну вот, я на самой первой ступеньке, а она на вершине. Но вот же, можно же, как она, начать с простой корректуры – а потом открыть свое издательство! Надо просто совершенствоваться, потом взяться за верстку, подучиться… Ну, плюс бухгалтерия… Про то, что руководить целой конторой – это не в тапки срать, про это я старалась не думать. Говорила себе, что приложится.
С этой светлой мыслью я проработала пять лет, пока не появилась Надя. Собственно, сама Надя тут ни при чем. Весь сыр-бор вышел из-за верстки.
Сначала Алиса поговаривала, что неплохо бы меня посадить на верстку. Я охотно кивала. Потом эти предложения затихли. И Алиса стала уже говорить, что неплохо бы взять верстальщика на полную ставку. Чтобы разгрузить Илью. Чтобы он не вносил по тридцать раз мои ценные замечания, которые у меня не иссякают вплоть до спуска полос…
Я говорила:
– Алиса Александровна! Ну давайте попробуем! Дайте мне что-нибудь сверстать, я справлюсь.
Кажется, это звучало как-то жалко, со слезой.
Алиса закидывала ногу на ногу, поправляла браслетик и медленно объясняла:
– Таня, понимаете, в чем дело… Вы не такой человек. Вы можете делать что-то одно. Я же вижу, как вы работаете. Если вас сбить на что-то другое, вы мысль теряете. И тогда появляются ошибки. На каждом спуске обнаруживаются… Давайте вы уж будете делать свое дело, а верстальщик свое.
Что ж, хозяин – барин. Пусть будет верстальщик.
И тогда появилась Надя, наша же, институтская. Младше меня на пять лет, те самые пять лет, которые я просидела в няньках и продавцах. С Мишей, пьющим запоями.
Надя как-то очень быстро врубилась в курс дела и резво заверстала. Но поскольку не всякий день Илья загружал ее версткой, Наде сразу стали перепадать и тексты. На корректуру и редактирование. То есть Надя оказалась «таким человеком», в отличие от меня.
Помню, с какой гордостью я открывала концевую полосу у только что вышедших книг и читала: «корректор Татьяна Коржуткина». Потом – «редактор». Потом – «ведущий редактор».
Ах, человеческое тщеславие! Как сладко было думать, что вот я выросла от корректора до ведущего, чего-то там веду, стало быть. Дело полезное делаю. Сею разумное, доброе, вечное. Как сладко было грезить, что когда-то я смогу заниматься этой чертовой версткой, а может быть, даже и дизайном, а потом…
Но теперь в этих титрах я уже ничего не веду. Меня пишут рядом с Надей через запятую. Мол, редакторы такие-то. А ниже: «Верстка – Надежда Коллонтай».
И если бы я еще не полюбила ее, Надю. У меня был бы образ врага, и я могла бы жаловаться друзьям, таким же неудачникам, как я, что вот пришла молодая, неопытная, тут же подсидела и пожала все лавры…
Нет, Надя мне пришлась по сердцу, и мы до сих пор таскаем друг другу пирожки из столовки, а из дому я захватываю два яблочка, а не одно. И работать с ней легко…
В общем, надо было проглотить все эти амбиции и работать себе, как работала. А версткой заниматься