Девяносто третий год. Виктор Гюго
священник, выступая вперед из рядов повстанцев.
– Здравствуйте, господин викарий, – обратился к нему маркиз. – Вам теперь предстоит немало работы.
– Тем лучше, господин маркиз.
– Вам придется исповедовать немало народу, то есть тех, кто того пожелает. Насильно не заставишь.
– Господин маркиз, – возразил священник, – отец Гастон из Геменэ заставляет республиканцев исповедоваться.
– На то он и цирюльник, – презрительно заметил маркиз. – Смерть должна быть свободна.
В это время вернулся Гавар, уходивший для того, чтобы сделать кое-какие распоряжения.
– Господин генерал, – сказал он, – я жду ваших приказаний.
– Прежде всего – сборный пункт в Фужерском лесу. Пускай пробираются туда поодиночке.
– Я уже отдал на этот счет приказания.
– Вы, кажется, говорили мне, что жители Эрб-ан-Пайля хорошо встретили синих?
– Да, господин генерал, и я за это сжег ферму.
– А поселок вы также сожгли?
– Нет, ваше сиятельство.
– Сожгите и его.
– Синие пытались защищаться; но их было полтораста человек, а нас семь тысяч.
– Из какого они отряда?
– Из отряда Сантерра.
– А-а!!.. того самого, который командовал взводом во время казни нашего короля. Значит, это парижский батальон?
– Не батальон, а полубатальон.
– А как называется этот батальон?
– На знамени его, господин генерал, мы видели надпись: «Батальон Красной Шапки».
– Значит, дикие звери.
– Что прикажете сделать с ранеными?
– Добить.
– А с пленными?
– Расстрелять.
– Их около восьмидесяти человек.
– Так вот всех их и расстреляйте.
– В том числе две женщины.
– И их расстреляйте.
– И трое детей.
– Детей возьмите с собой. Там уж видно будет, что с ними сделать.
С этими словами маркиз погнал своего коня.
VII. Пощады не давать(лозунг коммуны)! Пленных не брать (девиз принцев)!
В то время, как все вышеописанное происходило в Танисе, нищий побрел по направлению к Кроллону. Он спускался в овраги и исчезал в темной глухой листве, невнимательный ко всему и внимательный к пустяку, как он сам о том объявил, скорее мечтательный, чем задумчивый, потому что у задумчивого есть впереди цель, а у мечтателя ее не бывает. Он брел, останавливался, перекусывал, где приходилось, щепоткой дикого щавеля, утолял жажду из ручья, порой прислушивался, когда доносился отдаленный шум, и затем снова отдавался ослепительному обаянию природы, подставляя лохмотья под яркие лучи солнца, прислушиваясь больше к пению птиц, чем к звукам людских голосов.
Это был уже старый человек, неспособный быстро ходить. Он, как и объявил маркизу Лантенаку, утомлялся, пройдя с четверть мили. Сделав небольшой крюк по направлению к Круа-Авраншену, он с наступлением вечера повернул в обратную сторону. Пройдя Масэ, он очутился