Буря (сборник). протоиерей Владимир Чугунов
что и полюбила…
И, как сказал бы поэт: и дымь сирени отуманила глаза.
8
– Ой, девочки, держите меня! – увидев меня, выдала Люба, когда танцующие оттеснили их к ограждению.
Вера стиснула губы. Mania хоть и посмотрели на меня с любопытством, но ничего экстравагантного, видимо, не нашла. Во всяком случае, не сказала ни слова. И я ей за это был благодарен.
– Мам! – крикнула Вера. – А папа-то!..
Госпожа Панина мечтательно улыбнулась и покачалась в такт песне.
– Никит, пригласи маму! Не видишь, ей танцевать хочется? – крикнула Люба.
– Я тебя сейчас кой-куда приглашу! – огрызнулся я.
– Стиляга!
«Девочки, пойдёмте отсюда?» – должно быть, что-то вроде этого сказала Mania и крикнула:
– Теть Оль, мы уходим!
– Отцу скажите!
Через пару минут мы были вместе. Когда закончился «снегопад» и лирические герои навсегда ушли «по переулку», к нам присоединился с сиявшим, как заметила ревнивая Ольга Васильевна, «как у Фонвизина», лицом Леонид Андреевич, и мы всей гурьбой двинули к дому. Нам вдогонку неслось в исполнении Глеба:
От зари, до зари,
От темна, до темна —
О любви говори,
Пой гитарная струна!
Ла-ла-ла, ла-ла-ла
Аа-ла-ла-а, ла-ла-ла!
Ла-ла-ла, ла-ла-ла
Аа-ла-ла-а, ла-ла-ла!..
Не знаю, как остальные, но я понял, для кого он старался. А уж он старался, о чём свидетельствовали свист, визг и улюлюканье восторженной толпы.
– Эх, где мои семнадцать лет! – воскликнул Леонид Андреевич.
– А мои двенадцать, – отозвалась Ольга Васильевна.
– Мама в папу в пятом классе влюбилась! – вставила Люба.
– Ещё бы! Кот ещё тот!
– О-ольга Васильна! Как вам не ай-яй-яй?
– А то нет!.. Нет, девчонки, не ходите замуж: за музыкантов!
– А за кого, за сынков профессоров? – не преминула кольнуть Люба.
– Или за комбайнёров… – не без намёка вставил Леонид Андреевич.
Я что-то такое слышал про колхозный картофельный роман. Совершенно невинное, глупое, что-то вроде сохранённой до свадьбы открыточки к Первомаю или Восьмому марта из самой далёкой деревни, куда однажды, ещё учась на повара, ездила с подружкой Ольга Васильевна, в самую, так сказать, страду и послевоенный относительный голод. Ну, и пострадала вечерок или два под «саратовские страдания». И всё! И ничего более! А поди ж ты!
– А что? – тут же огрызнулась принимавшая всё всерьёз и глобально Ольга Васильевна. – По крайней мере, им теперь в посевную и уборочную хорошо платят! Не то что некоторым!
– Н-да. Где мои семнадцать лет… – совершенно другим тоном произнёс Леонид Андреевич.
– Помалкивал бы, вечный юноша!
Маша с сёстрами помирали со смеху. Одному мне было не до смеху. И не только Любины колкости были тому причиной, но и штаны, которые при ходьбе опускались на подтяжках, мешая шагать, и мне то и дело приходилось их поддергивать. И руки сунуть