Церковь воинствующая. протоиерей Владимир Чугунов
купила она её на восьмом году моей жизни. Благословила и сказала:
– Это твоя Путеводительница.
Когда сестрицы вернулись, велела матушка везти меня назад, и всё утешала на дорожку:
– Не плачь, Захарушка. Когда помру, помолись, как знаешь, а ко гробу не приезжай.
В последний день октября, около полуночи, почувствовал я как бы благоухание ладана.
«Умерла моя матушка», – подумал я и заплакал.
Наутро прибыла сестрица и рассказала, как тихо отошла светлая матушкина душа.
– Меня всё просила, – сказывала Машенька, утирая слёзы концом платка. – Доченька, постой, помолись рядом, боюсь я бесов. – А мне, Захарушка, что-то жутко стало, я и отошла. Гляжу, мама привстала, перекрестила подушку, сама перекрестилась, сложила руки на груди – и затихла.
К сороковому дню спешил я домой. Идти было более семи вёрст, одежонки тёплой у меня не было, а мороз с ветром просто освирепели, так и стелет позёмкой, аж дышать невмочь. Умыкался я вконец, присел у дороги в сугроб и заснул. Часа три должно проспал. И замёрз бы. Да светлая матушкина душа, видно, из небесной горенки за мной наблюдала и послала помощь. «Встань, – слышу в себе чей-то повелительный голос, – и иди!» И так несколько раз, пока не очнулся и не осознал, что со мной.
Поднялся и пошёл. И, дивное дело, тепло мне вдруг стало, как летом.
Вскоре, как сказывала матушка, стали сватать мне невест. Я упираюсь, отец настаивает. Раз приехал старик на лошади и увёз аж за двадцать пять вёрст. Всю дорогу внучку свою нахваливал. За ужином была и невеста. Да чудная такая: вошла, закрыв лицо платком, так и сидела всё время рядом со своим отцом.
«Что это она лица не кажет? – подумал я. – Может, кривая?»
А на второй день, как сняла платок, так и полюбилась мне. Оставили нас вдвоём.
– Пойдёшь, – спрашиваю, – за меня?
Она кивнула и сказала тихо:
– Да.
Но так получилось, что года полтора всё никак не слаживалось дело со свадьбой: то одни дела, то другие. Стала она мне сниться: «Что ж не торопишься, сокол мой, ай другая полюбилась?» От снов этих стал я худеть. Прихожу раз к сестре, она аж руками всплеснула:
– Ай запостился совсем?
– Не хочется мне, Маша, есть, всё невеста снится. Три года просился я у батюшки в монастырь, не пускает. Двадцать лет мне уже, а не тут и не там. Не знаю, что и делать.
А сестрица прямо в матушку пошла. Помолчала этак задумчиво и говорит:
– Ты вот что. Как спать ложиться нынче станешь, перекрести кровать и в голове, и в ногах, и сверху, и снизу, и с боков…
– Зачем?
– Ты делай, что говорю, а там узнаешь, что зачем и почему.
Странная, думаю, какая ты, Машенька. Однако что в том плохого? Перекрестил, как сказала, и первый раз уснул спокойно. И снится мне под утро сон. Входит женщина в белой как снег мантии, делает три земных поклона перед «Казанской» и говорит: «Отчего ты до сих пор не исполнил благословение матери и не сходил в Белые Берега к «Троеручице?»
И я проснулся.