Твой след ещё виден…. Юрий Марахтанов
кто получает“, – пусть повторят за мной, а когда услышат это потомки твои, то пусть гордятся, но не возгордятся этим.
Ты же расскажи, кому сочтёшь нужным, что есть рукописи наши – „Рамаяна“, „Махабхарата“, в которых написано: „…Колесница эта передвигалась сама по себе… Она имела два этажа со многими комнатами и окнами… Когда колесница совершала свой полёт в воздухе, она издавала однотонный звук, была как комета в небе… как огонь в летнюю ночь… Приводила её в движение крылатая молния. Всё небо было освещено, когда она летела по нему. Она сразу превращалась в жемчужину в небе. В таких колесницах жители земли могут подниматься в воздух, а небесные жители спускаться на землю. Эта колесница умела летать в солнечные области и в звёздные области…“».
Так говорил брахман, и дрожали его руки, когда он отдавал камни сыну своему из семейства маратхи.
– Что всё время бормочет там этот индус? – задумчиво спрашивал у костра шахе – повелитель удачливого войска.
– Юз этой собаки ещё смотрит на мир; акка ещё не каркает над его телом; и он повторяет, по моему, «рахмат», наверное, говорит тебе ладыка: «Хорошо, что хоть так сделал».
Македонские сабли царя Филиппа пощадили гладко выбритую голову шахе, и сейчас на ней, устало опущенной, отсвечивались сполохи костра. Останки его, разбитого ещё Филиппом войска, были дерзки, смелы и беспощадны, короток был взмах ятагана любого из них, так же короток был и язык их. И не существовало в нём слова, значащего – благодарность. Шахе устал воевать и ему хотелось, что бы кто-то благодарил его, а воины пели песни, которых у них не было. Он понимал, что раб не может говорить то, что думали его недалёкие воины. «Пусть будет так!» – решил он, поднимаясь над сидящими вокруг.
– В нашем языке мало слов, и отныне пусть будет ещё одно: «рахмат!». Каждый, принимающий от кого-то в дар, пусть произносит его.
«Ратхама», – слышался гордый шёпот на другом круге майдана, а течение воздуха образовывало вокруг ветры…
4
Александру казалось, что этой весной на всю Италию обрушились дожди. Но это было не так.
Причудливые облака, вдохнув воздуха Альп, плыли на юг через Ломбардию. Они впитывали влагу Корсиканского пролива в Тоскане, и вод Тирренского моря, а продолжая свой путь вдоль побережья, твердели от образующихся в них льдов и ломались, зацепившись за Везувий; и, треснувшие, вплывали в Калабрию, гремя громами, и проливаясь ливнями.
Александр ехал навстречу тучам. Шоссе в Неаполь жалось к угадываемым в дожде горам. Убегая от непогоды, он держал максимальную скорость. Часа два уже был в пути, мокрая дорога нервировала, но до усталости не напрягала. И хотя «все дороги вели в Рим», он, уже въехав в уютную Торре-Аннунциату, свернул с основного шоссе на узкую – сквозь коридор апельсиновых деревьев – дорогу, которая была ближе к морю и скоро вынырнула в пространство, открыв перспективу. С небольшого холма стало видно далеко вперёд, где внизу на ровном плато, сливающимся с плоскостью моря, простирались длинные ряды виноградников, опушённых