Памяти подвига. Даниил Сергеевич Калинин
с южной между ним и домами росли какие-то огороды. Вот через них комбат и решил вести батальон.
Все последующие события вспоминаются так ярко, будто всё происходит со мной сейчас, а не несколько месяцев назад…
Во время подготовки я показал один из лучших результатов при снятии часовых. Пригодилась отцова наука. Потому на трёх немцев, замеченных со стороны поля, пошли я, Белик и Кудасов Александр, из кубанских казаков. Его призвали как и меня, в 39-ом, но был он не из моей роты. Кстати, снайпер. Но тогда очень нужны были именно те, кто с большей вероятностью снимет охранение.
Пантюхин выделил на всё про всё 40 минут. Немало, но и немного. Когда снимаешь часового, главное – остаться незамеченным. Вначале я тихо по-пластунски подполз шагов на 50 к своему немцу. «На войне враг часто не видит, не слышит, а чувствует тебя», рассказывал мне отец, «если будешь смотреть на него со злобой, ненавистью, то обязательно вызовешь его внимание». Послушав совет отца, я постарался максимально приглушить свои эмоции, мысли. Для этого при сильном волнении задерживал дыхание. 15 минут я изучал маршрут его движения, 10 – подбирался. Осталось еще 15 (комбат выдал мне часы и фонарь перед боем). С собой трофейный штык-нож, пистолет и две запасные обоймы, 4 трофейные гранаты. Только не деревянные колотушки, а маленькие и круглые, как яйца. На подошвы ботинок намотал обмотки – чтобы мягко ступать.
Наконец немец отходит на достаточное расстояние. На полусогнутых, короткими перебежками добегаю до ближней избы, прячусь за углом. Сердце бешено бьется, вдруг немец засёк, услышал? Вроде нет. Стук в мастерских достаточно громкий; он заглушает шум, произведенный моим бегом.
Снова задерживаю дыхание, успокаиваюсь. Аккуратно достаю нож. Стараюсь как будто врасти в стену, мысленно слиться с ней – так учил отец, чтобы враг меня не почувствовал. Основных вариантов бесшумно снять ножом часового два: со спины лучше перехватить лезвием горло, если лицом встретить – воткнуть клинок в солнышко. Так сбивается дыхание, а значит, жертва не произнесёт и звука.
Мой немец проходит дом, где я схоронился, я вижу его спину. Резко бросаюсь на него, как – будто в полёте. Левой ладонью накрываю ему рот, правой ногой наношу топчущий удар под колено и бью штыком в солнце (в последний момент перехватил нож обратным хватом). Клинок вошел на четверть, немец бьется в руках, как рыба на сковороде. Прижимаю его крепче и погружаю клинок в тело до половины. Враг застывает. Мой поднять тревогу не успел. На всё про всё ушло секунд двадцать.
Оттаскиваю часового в проулок, оттуда же подаю сигнал фонарём – быстро включаю-выключаю два раза. Десять минут спустя наши тихо входят в деревню.
Я перехожу в состав отделения, что должно бесшумно заткнуть боевое охранение. Это сложная задача – одновременно дежурят сразу пятеро немцев.
Решение приходит само по себе: стягиваю с немца китель, сапоги и каску, беру карабин, перехватываю