Ночь на хуторе близ Диканьки. Андрей Белянин
суть не в этом, а в том, что господину начинающему писателю до икоты вдруг захотелось заполучить себе в рукопись собственного чёрта…
– Я говорю: где ты его видел?
– Дак я зараз и талдычу вам, – щёки Вакулы полыхнули смущённо-гневным румянцем, – у своей же хате!
– Ого! Давай в подробностях.
Кузнец скорбно кивнул, остановил друга за старым тополем, воровато зыркнул по сторонам, не видать ли где пана головы, волостного писаря иль самого заседателя, а убедившись, что каждый из них, слава тебе господи, занят своим делом, перекрестясь, пустился рассказывать необыкновенную историю.
Когда ранним утром приятели разошлись каждый своей дорогой, Вакула, естественно, отправился к себе домой. Правда, сначала он заскочил в кузницу, оставив там мешок с инструментами, и только потом, помолясь стоящей в уголке иконке Николая-угодника, направился к дому. Столь ранним утром никого, кроме двух-трёх брехливых псов, по пути он не встретил, две сплетничающие старухи у колодца также не выразили желания к общению, потому их тоже не стоило брать в расчёт, а дверь в родную хату вдруг оказалась заперта изнутри. Не сказать бы, что Вакула сильно удивился, просто постучал:
– Мамо, отворите. То я!
Внутри дома началась какая-то беготня, суета, шум, но двери отворить никто не поторопился. Постучав ещё пару раз, осторожно, с чётким пониманием того, что в случае чего чинить дверь, выломанную с косяком, придётся ему же, кузнец решил постучать в оконце.
И каково же было его изумление, когда, прилипнув носом к стеклу, узрел он чертячью морду, любующуюся на него изнутри хаты! От шока и удивления Вакула отпрянул, зажмурился, перекрестился, быстро прочёл «Отче наш», а когда, вновь открыв глаза, собирался уже кулаком пудовым своим дать врагу рода человеческого в пятак, чёрт уже исчез.
Вместо него в оконце мелькнуло заспанное лицо прекраснейшей Солохи, поправляющей платочек на голове и даже не глядящей в сторону собственного сына. Бедный парень попытался привлечь её внимание стуком, поскрёбыванием, размахиванием руками, криком и топаньем ногами, но Солоха, в упор не замечая реальности за окном, кого-то лаяла в хате, торопливо носясь взад-вперёд, зевая и матюкаясь, судя по артикуляции губ.
Нет, такого учёного слова, как «артикуляция», простой кузнец, разумеется, не знал, он и слово «пропорция» учил не один год, в результате вставляя его к месту и не к месту. Но тем не менее Николя всё понял правильно, сомнений в словах приятеля (как и в его адекватности) не проявил, но один каверзный вопрос всё ж таки задал:
– Если всё это произошло утром, так почему ты пришёл за мной только сейчас? Время-то уже обеденное.
– Та я об чём?! Жрать же охота, а маменька так и не отперлася, – горячо всхлипнул голодный кузнец. – Там уж бабы собрались, гуторят, шо Солоха не в себе. Скоро и пан голова заявится с дьяком. А ежели в доме и впрямь чёрт? Не дай же бог, дойдёт до господина исправника…
В общем, убедившись, что в хату его не пускают, простодушный Вакула поступил точно таким же образом,