Источник. Джеймс А. Миченер
о своей жизни на севере и о том, как ее хитрый отец обманывал окрестных жителей и к каким уловкам он прибегал. Наделенная даром подражательства, она забавно изображала солдат, захвативших ее и сделавших рабыней, рассказывала об их попытках соблазнить ее, пока никто не видит. Урбаал веселился, слушая, как она с особой насмешливостью хриплым голосом изображала уроки жрецов, учивших ее застенчивости: «Опусти кончики пальцев к коленям и потупь глаза. Когда смотришь в сторону, старайся прижимать подбородок к плечу». Кроме того, она показывала, как училась эротическим танцам, и Урбаал считал ее неподражаемой и в оценках, и в искусстве любви. И неудивительно, что она заставила его пылать от страсти.
Что же до нее, то она воспринимала коренастого земледельца просто как обыкновенного мужчину. Правда, он был более нежен, чем большинство из тех, кто обладал ею, и, конечно же, более честен, чем ее отец. Как-то утром она между делом сказала ему: «Ты мне нравишься, потому что ты не тщеславен, не заставляешь считаться со своим мнением и у тебя нет злых мыслей». Слова эти восхитили его и заставили задуматься; он хохотал над ее историями и не обижался, когда она выдергивала его седые волосы или передразнивала, как он кинулся по ступеням, чтобы получить ее. В моменты их близости она становилась смущенной и застенчивой, как и сам Урбаал, и он лелеял идею, что она ведет себя так, поскольку он дарует ей наслаждение, и это подкреплялось той неукротимой страстностью, с которой она занималась любовью. Если жрецы подглядывали за святилищем в те часы, когда его занимали Урбаал и Либама, то должны были бы испытывать разочарование, поскольку в этих отношениях не было ни следа каких-то ритуалов, ни настойчивого мужского желания во что бы то ни стало оплодотворить служанку Астарты. Они вели себя просто как два раскованных человека, которым нравится общество друг друга и которые часто заливались смехом. По мере того как приближался день расставания, было ясно, что Урбаал не хочет воспринимать его как завершение их отношений, ибо с благословения богини любви он влюбился, и когда на прощание он поцеловал эту очаровательную девушку, то удивил ее драматическим обещанием, которое произнес дрожащим голосом:
– Ты будешь моей.
Полная не столько ответных чувств, сколько насмешливости, она спросила:
– Как?
Однако он не понял, что она подсмеивается над ним.
– Пока не знаю, – серьезно ответил он. – Но я что-нибудь придумаю.
На выходе из любовного гнездышка его встретили жрецы, которые вернули ему одежду, и он облачился в свои льняные штаны, рубашку из домотканой шерсти с поясом на талии и сандалии. Урбаал с трудом осознавал свои действия, потому что перед глазами продолжала стоять обнаженная Либама, и он не мог ни забыть ее, ни отвечать на вопросы горожан, которые, встретив его на площади, с завистью спрашивали:
– Ты сделал ей ребенка?
Отказавшись сквернословить, хотя по выходе из храма это было обычным делом, он в каком-то забытьи брел по улицам, пока его не остановил громкий возглас горластого пастуха:
– Через