Чешский роман. Марина Воронина
исход Катькиной одиссеи. Молча, конечно, думала, чтобы не сказали – завидует. Словно каждая не позавидовала бы! Но так хотелось закричать: ах, страсти-мордасти, человеком она себя почувствовала! А мы здесь?! Не люди, а кони на блюде, что ли? И где это, интересно, может познакомиться нелегалка со строительным бизнесменом? На панели, у барной стойки?… Что владелец сошка некрупная, по снимкам видно: пожилой некрасивый пень обнимает за плечи Катьку, едва до этих плеч дотягиваясь. Обычный прораб на стройке. Или подряды на ремонт берет. Всего лишь. Но – не наш прораб, вот в чем разница! Средства имеет и купить кого-то, и содержать. И потратиться на случайную русскую бабенку. Сам допер или просветили, что за ласку и малую щедрость любая катька, ленка, светка, нинка с потрохами себя отдаст? Потому что одного и хочет только: чтоб в душу не гадили и приласкали еще.
И Нина в который раз подумала о муже. К своему неудовольствию, она думала о нем часто, к месту и не очень. Как зудящий струп, тот никогда не покидал ее голову.
Что понудило десять лет назад, увидев невзрачного парня, отличавшегося тем только, что был ниже и шире других, этакий обрезок древесно-стружечной плиты, остановить на нем взгляд и мысль? Тогда он был, конечно, юн, поджар, маскировал короткие ноги каблуками, а те прятал под длинные брючины. Но и тогда на маленьком его лице обоженно розовели толстые губы. Торчал костистый нос. Блестели прозрачные, будто высосанные, серые глаза. Подбородочек, чуть оторвавшийся от шеи, покрывал пушок бороденки.
– Брейся! – то и дело приходилось заставлять Лешика.
– Зачем? Она же не растет.
– Поэтому и брейся!..
Она столкнулась с Лешиком на свадьбе его лучшего друга Беловошкина. Сидели с подружками в ресторане, попивали винцо, когда услыхали за соседним столом громогласное: «За новую ячейку Беловошкиных!» Похохотали, конечно. Лешик в синей ленте через плечо, носился по залу на кривых ногах и радостно улыбался. Может, она пожалела добродушного уродца? Привиделось, что свадебные гости не привечают напрасно распускавшего петушиные перышки парнишку и захотелось поддержать в нем нелепую убежденность в существовании неких своих достоинств?
В тот вечер как бесы под руку толкнули. И не к месту пробило желание выйти, наконец, замуж. За коротышку, у которого тут же неожиданно образовалась жена, что только подстегнуло заблажившую Нину.
Жена Лешика белой тушей сидела с края свадебной скамьи. И непрестанно, обстоятельно, вдумчиво, вглядываясь в каждый кусочек, ела. На оголенном дебелом* плече лежала желтая коса. Когда она поднялась, Нину изумила величина колыхнувшейся под юбкой задницы, похожей на гигантскую, разбухшую от воды тыкву. Ещё жальче стало мужичка. И, как кобель чует за три версты сучку, так Лешик просёк, что на него обратили внимание более пристальное, чем он привык. Прошурудил глазками по залу, увидел, понял, включился. Упорхнув от жены к чужому столику, уже ухарски ухаживал и подливал девчонкам вино.
– Давайте танцевать! А то вы всё бегаете или так сидите, – заигрывала она.
– Мы не обучены, – подыгрывал он.
– Ой