Бунт на «Баунти». Джон Бойн
меня.
– Иисус Христос страдающий! – возопил я, с перепугу забыв свое место. – Что там такое? Какое-то несчастье в команде?
– В команде? – переспросил он и, нахмурив брови, повернулся ко мне: – Никакого несчастья в команде не случилось, мальчик, и я попросил бы тебя не употреблять в этой каюте имя Спасителя всуе. Почему ты задал такой вопрос?
– Но эти вопли, – сказал я, и, не сомневаюсь, лицо мое выражало в эти мгновения презренный ужас. – Вы разве не слышите? Может быть, там люди падают за борт и скоро некому будет управлять кораблем. Разве не должны мы помочь им? Или хотя бы послать кого-то на помощь?
Пока я произносил это, огромная волна ударила в оконце каюты, да с такой силой, что я едва не упал – в обморок. Капитан же просто взглянул в ту сторону – так, точно волна была просто докукой, мухой, которую он мог отогнать от себя взмахом руки.
– Это не людские крики, чертов ты дурень, – сказал он. – Боже милостивый, мальчик, ты не распознаешь голос ветра? Он проносится над палубой, бросая нам вызов, проверяя, хватит ли у нас отваги идти дальше. Эти вопли – его боевой клич! Рев – его сила! Ты все еще ничего не знаешь о море? – Капитан покачал головой и взглянул на меня так, точно я был жутким олухом, а он мучеником, вынужденным терпеть мое присутствие. – Разве моряки этого корабля, – продолжал он, – моего корабля, станут вопить от страха? Им и без того работы хватает. Да и тебе, мальчик, стоило бы делом заняться, а потому иди выполняй свои обязанности, пока я не дал тебе настоящий повод для воплей. Мне нужен кипяток для чая, немедленно.
– Есть, капитан, – сказал я, но задержался ненадолго, наблюдая за тем, как он снимает с полки карты и развертывает их, прижимая, чтобы они не свернулись, тяжестями по углам.
– Ну же, Тернстайл! – рявкнул он. – Вода на троих, если ты не против.
Я побежал в камбуз, надеясь найти там мистера Холла, но не нашел; я уж потом обнаружил, что в минуты, подобные этим, почти каждого члена команды следует искать на палубе, где он помогает попыткам удержать корабль на плаву. В трюме остаются лишь очень немногие. Я был одним из них, поскольку ни пользы, ни радости никому принести не мог. Другим человеком, избегавшим, как я заметил, тяжелой работы, был судовой хирург доктор Хагген, который никогда не появлялся на палубе в трудные часы, но вечно отыскивал для себя неотложное дело в наиболее безопасной части судна, трусливый прохвост.
Вернувшись в каюту с чайником и чаем, я увидел там капитана, который просматривал, пользуясь лупой, карты, между тем как штурман, мистер Фрейер, и его помощник, мистер Кристиан, наблюдали за ним. На этих двоих стоило посмотреть, будьте уверены, – на первого с лицом красным и встревоженным, старавшегося, чтобы каждое его слово было услышано, и на второго, который выглядел так, словно он только что выбрался из воды и теперь озабочен состоянием своей прически, а о том, что нам грозит какая-то там опасность, вовсе и не думает. Собственно говоря, когда я вошел в каюту, он проверял на предмет чистоты