Королевская щука. Анна Яковлева

      Фаина Абрамовна плавно перетекала из комнаты в комнату следом за внучкой.

      – Максим окончил финансовую академию, но ему, видишь ли, никогда не нравилось работать с цифрами. Я не знаю точно, почему он уволился, но теперь он понятия не имеет, чем заниматься и что делать: дальше тянуть эту лямку или пытаться круто изменить жизнь.

      – Каким образом?

      – Он помешан на истории.

      – Пф! Учителем хочет заделаться?

      – Бери выше – хочет податься в документалистику.

      – О-о!

      – Да. Так или иначе, он хочет уехать в Германию.

      Талли была настоящей внучкой свой бабушки, и ухватывала суть налету: если мальчишка уезжает, то все ограничится консультацией. Талли с удивлением поняла, что ждала большего. Сейчас она бы ухнула в отношения с головой, как в омут.

      Лучше омут любви, чем омут сиротства, который она так неосмотрительно пригласила в свою жизнь.

      Нет, на любовь она бы не отважилась, а вот интрижка была бы в самый раз. Интрижка отвлекла бы ее, придала уверенности. Да! Мужчина – вот, что ей сейчас показано, а не любовь. Любовь делает больно – так она устроена.

      Любовь это… как сильный мороз для бездомного.

      Ненужные воспоминания против воли ожили, принялись хозяйничать в памяти…

      … Родители спали и видели, что их дочь получит зарубежное образование. Пришлось подчиниться.

      Впереди у Талли замаячила разлука с Иосифом.

      На память (на вечную память) о себе она проделала все, что проделывает влюбленная нимфетка: соблазнила Иосифа.

      Далее последовали клятвы верности, надрывное прощание, самолет и четыре года учебы в университете Тель-Авива.

      Ах, какие нежные письма он писал, сколько обещаний в них было! Обещаний вечной любви и неземного счастья. До сих пор рука не поднимается их выбросить.

      Возвращаться после университета оказалось некуда.

      Родители к этому моменту развелись. Сначала мать, а за ней и отец завели свои семьи, и две половинки души Талли оказались сиротами. По наивности Талли полагала, что Иосиф позовет к себе, но он не позвал.

      В разгар лета Талли пробил озноб, когда она увидела Осю с невзрачной носатой девочкой. Не обращая внимания на спешащих мимо людей, парочка обнималась под старой липой, той самой, под которой целовались они с Иосифом. Слабея, Талли жадными глазами вбирала не ей предназначенную нежность.

      Ноги подгибались. Она перестала соображать и видеть тоже перестала: слезы ее ослепили или кольцо с гравировкой на пальце у Оси – ее подарок…

      В душе треснуло что-то и с гулом обрушилось. И этот гул обрушения застрял в ушах. «Это трещина, – врала себе Талли, – это не пропасть». Вранье не спасало – пропасть расползалась, и она оказалась на краю.

      Не известно, чем бы кончила Талли, если б не бабушка.