Казнённый колокол. Борис Евсеев
от одного очень хорошего, страшно обеспокоенного нашей постперестроечной и более поздней жизнью писателя.
– Ты что-то сказал? – полуобернулся ко мне Слава К.
– Так, ничего. Писателя Богомолова вспомнил, Владимира Осиповича. Он когда-то говорил: «Меня, Борис, спас дед. Он бил меня смертным боем. За малейшую провинность. Приучил любую соринку, любую пылинку за собой подчищать. Только благодаря деду я на войне и выжил…»
– Перед Ясиноватой будет блокпост, – сказал водитель Миша, – поэтому, пока то да се… В общем, пока вас с вашей съемочной аппаратурой не загребли, хотите, покажу Серую зону?
– Что за Серая зона такая? – зевая, спросил я Мишу.
– А вот увидите. Давайте, пока день не разгорелся, – за мной. Только скрытно, скрытненько… Там, в Серой зоне, разное случается. И наблюдательные посты вдруг могут объявиться, и диверсанты, и всякие другие химеры. Не страшно?
– Я так и не понял, про Серую зону. Что это за зверь такой? – вмешался Ванечка Комогорцев. – Там-то хоть у вас снимать можно?
– Там-то как раз лучше не надо. – Добрый наш Миша почесал затылок. – Ну а Серая зона – это что-то вроде «нейтралки» между воюющими сторонами.
Перед тем как вслед за Мишей скатиться с дороги, в этом месте сильно возвышавшейся над полями, – остальные наши спутники остались в машине, – я еще раз глянул на небо.
Почти все звезды погасли, однако до восхода солнца было пока далеко. Только две звезды еще скуповато светили на донбасском полупризрачном небе.
– О, звезды Дубге и Мерак! О, мутно-прозрачные, прилепившиеся с самого краю Большого Ковша светильнички, – то ли себя утешая, а может, просто желая настроиться должным образом, проговорил, оборачиваясь ко мне, Миша. – Вы укажете нам верный путь!
Гонопупу
Рассказ
В Серой зоне, близ пустого рассветного рынка, в маленьком летнем шалмане с двусмысленным названием «Уголино», куда в такую рань да еще по весне редко кто заглядывает, пили, спорили и плясали двое рядовых украинской армии.
Были они в старом, еще советского образца камуфляже и в соломенных, бог весть зачем понадобившихся холодноватой весной шляпах. Шляпы, как и положено щирым украинцам, они называли «капелюхами», а спорили о том, как скоро выдадут им новую форму. На вид обоим было хорошо за пятьдесят, а может, и больше.
В чем-то они были поразительно одинаковы. Одинаковость эта была в пьяной оглядке: рядовые все время озирались и так же дружно, чисто по-женски взмахивали руками: мол, будь что будет! А отличались солдаты голосами и ростом: один высокий, но согнутый в дугу, был медленным, сиплоголосым. Другой – звонкий, как мальчик, подвижный, с трясущимися щеками и трясущимся животом.
Устав петь и плясать, рядовые начали играть в прятки. При этом с места они почти не сходили: просто заслонялись друг от друга ладонями, задавали каверзные вопросы, спрашивали: а не спрятался ли ты в подвале, не переметнулся ли к москалям?
– Кум Игнат? А ловко мы вид пана сотника втэклы?
– Кум