Прикосновение. Эссе. Александр Беляев
как бы притянулось к этим сущностям и частично, скорее больше эмоционально, чем информационно, осознало их бытие, породнилось с ним.
Я уже говорил, что для наиболее сильного ощущения нужны были именно он и она – то, что между ними возникало, а не то, что у меня возникало к ней – нужна была уже существующая любовь. Возможно это чувство, как бы пронизанное Великим Зовом было ближе к собственной природе зова в силу двукачественности, полюсности, в силу материализованности тока, который биполярен, как биполярна любая частичка во вселенной, как биполярна Монада.
Очевидно, я не столько придумывал о них, сколько наблюдал их эмоциональную игру-взаимодействие, по привычке облекая ее в земные события, так как само «чувство» в чистом виде наблюдать тогда еще не умел (позднее, научившись материализовывать свое сознание в яркие мыслеобразы, с мог выуживать из пространства образы-существа уже и без помощи резонатора – близкой по духу книги).
Следующий этап, о котором я считаю нужным рассказать, наступил примерно через 2 года, хотя, если быть точным, то первое угасало постепенно, а второе начиналось исподволь. Речь идет о моей странной любви к сверстнице из соседнего класса, которую и любовью-то назвать нельзя в нашем привычном понимании. Все это началось после выпускного вечера 8 класса и ночного гуляния, которое в Ленинграде называется «алыми парусами». Я не хочу останавливаться на конкретных событиях – они не особенно интересны, чисто внешне подобное выло, наверное, в жизни каждого: белая ночь, попытка ухаживания, первые прикосновения, беседа ни о чем, желание выглядеть старше, умнее и значительнее, чем есть на самом деле и полное отсутствие какой-то сексуальности. Итак, были вечер и ночь, объединившие две неопределенности, не имеющие формы – уходящее и не наступившее. Прошлое – детство, которое уже почти прошло, и будущее – юность, которая почти не наступила. Встретившись, эти 2 неопределенности не то, что взаимоуничтожились, но создали какое-то новое качество – подвижное равновесие между прошлым и будущим (разумеется, в психологическом смысле).
Я понял, что полюбил – и нельзя было не полюбить в этот вечер, не она, так другая бы появилась, тем более. Что девушка, о которой я рассказываю, вполне подходила для создания легенды: какая-то вся неуловимая и, кроме хрупкости и миниатюрности – ничего определенного, неуловимые черты лица, какая-то воздушность и эфемерность. Получилось так, что и моя влюбленность впоследствии, когда в памяти осталось во много раз усиленное впечатление о том вечере, как о необычайной феерии (сумеречный свет, гулкость шагов, опустевшая, только что политая мостовая Петропавловки в 3—4 утра) превратилась в сознании в какой-то необыкновенный эмоциональный сгусток, при воспоминании о котором хотелось кричать и обливаться сладкими слезами о как будто бы состоявшемся, но безвозвратно канувшем несбыточном.
Итак, в своей новой любви