Проклят и прощен. Элизабет Вернер
благо.
– Я в этом никогда и не сомневалась, – заметила молодая женщина, протягивая ему руку, – я всегда видела в вас верного и надежного друга.
Фрейзинг с рыцарской вежливостью поднес красивую руку к своим губам, и его сухие черты немного оживились. На тонких губах пастора при этом проявлении благоговейного уважения промелькнула не то насмешливая, не то презрительная улыбка; он отошел от окна и приблизился к собеседникам.
– Следовательно, весь вопрос теперь в том, чтобы продать Розенберг как можно выгоднее, – проговорил он, продолжая начатый разговор. – Мы рассчитываем на вашу помощь, а так как впереди у нас еще целый год, то можно надеяться, что продажа не представит особенных затруднений.
– Я сделаю все, что в моих силах, вы можете положиться на меня, ваше преподобие, – сказал адвокат, вставая и берясь за шляпу.
– Разве вы не останетесь обедать? – спросила госпожа Гертенштейн. – Я, по обыкновению, рассчитывала на это.
– На этот раз я попрошу вас извинить меня – есть неотложные дела, призывающие меня в город, – возразил Фрейзинг, которому было явно нелегко отказаться от приглашения.
Он, очевидно, намеревался еще раз поцеловать руку хозяйке, но его стеснял острый и насмешливый взгляд пастора, и он ограничился простым рукопожатием.
Госпожа Гертенштейн снова села и принялась перелистывать оставленные ей бумаги. Вильмут подошел к ней, взял одну из бумаг и, просмотрев ее, произнес:
– Да, действительно немаленькие суммы. Я не понимаю, Анна, каким образом тебе удалось уплатить по всем этим обязательствам?
– У меня было много драгоценностей, – спокойно ответила она, – а бриллианты всегда сохраняют свою ценность. Правда, я продала все драгоценности до последней, но по крайней мере этого оказалось достаточно.
– Да, президент осыпал тебя дорогими подарками и ради тебя сделал из своего дома храм роскоши. Он положил все к ногам своей обожаемой молодой жены, однако все это было куплено на чужие деньги, а ты спокойно принимала это.
В последних словах слышался суровый упрек, но молодая женщина стала защищаться с полнейшим хладнокровием:
– Я никогда в точности не знала имущественного положения своего мужа и, вступив в его дом совсем бедной, разумеется, не могла расспрашивать его о средствах. Он оставлял меня в убеждении, что очень богат и что наш образ жизни вполне соответствует его средствам. Я не подозревала, что то имущество, которое он унаследовал от сестры, составляло его единственное достояние; его, впрочем, все же хватило бы на покрытие всех долгов, но беда в том, что муж потерял эти деньги.
– Благодаря спекуляции! Разумеется, надо было как-нибудь добывать так безумно расточаемые деньги, и вот президент Гертенштейн опустился до роли спекулянта, игрока на бирже!
– Оставим прошлое, Грегор! – серьезно произнесла Анна Гертенштейн. – Я не хочу и не могу слушать обвинения против человека, от которого целых пять лет не видела ничего, кроме доброты;