Солнце на краю мира. Антон Шаманаев
полиэтиленовыми мешками с зимними куртками, теплыми штанами, шерстяными свитерами и шарфами – их мы привезли еще из Твери и так и не разобрали. В этот шкаф невозможно и руку просунуть, мешки лежат плотными штабелями, будто зацементированные камни. Именно туда, внутрь двойной задней стенки я когда-то захоронил все, связанное с «зоной 81», как ее назвал мой сегодняшний телефонный собеседник.
Дженнифер с удовольствием принимает добытую одежду и уходит в гостиную переодеваться. Ей же надо выделить спальное место, спохватываюсь я. Мой верный робот отправляется пыхтеть наверх, чистить одну из гостевых спален.
Я возвращаюсь вниз, а там Дженнифер уже щеголяет в широких потертых джинсах и небрежно заправленной клетчатой рубахе с подвернутыми рукавами. Рубаха сверху расстегнута, из-под нее виднеется голубой бюстгальтер с кружевным краем. На ногах Дженнифер старые кроссовки Мари, которые она сама отыскала где-то в прихожей. В сочетании с наполовину полным бокалом вина в пальцах с безупречным маникюром, весь ее расхлябанный вид кажется стильным и даже утонченным, будто бы эти крестьянские лохмотья – отнюдь не лохмотья, а со вкусом подобранные модные вещицы.
– Здесь ночью прохладно, да? – замечает она, и я тотчас вспоминаю про камин и бегу его растапливать.
Усевшись в огромные кресла перед огнем, мы разливаем по бокалам остатки вина из бутылки. Камин занимается неохотно, приходится подкладывать сосновые щепки. Они трещат и стреляют искрами. Дженнифер подбирает под себя ноги.
Окружив горящий шалашик толстыми поленьями, я утапливаюсь в кресло и наблюдаю, как ими медленно овладевает огонь. Маленькие, осторожные языки пламени множатся и сменяются крупными, охватывающими всю толщу полена. Вскоре щепки прогорают, и остается лишь ласковое, музыкальное потрескивание да басовитое гудение воздуха. Такое знакомое, будто буквально вчера сидел так же, смотрел на огонь, грелся и слушал, как он гудит… Словно минуты, пролетели годы.
– Этот дом ты построил сам? – спрашивает Дженнифер.
– Нет, он старый… Я лишь переделал кое-что.
– Почему ты сюда так редко ездишь? Здесь же здорово…
– Из-за Мари, – отвечаю я, не сводя глаз с пламени.
Пламя преломляется и искривляется круглыми стенками бокала. Искривление пространства… В этом я теперь мастак! А когда мы с Мари сиживали перед камином, я чаще смотрел, как языки пламени отражаются в поверхности вина. Они были похожи на колышущиеся кровавые разводы и внушали мистические смыслы и значительность. Волновали воображение, казались удачным художественным символом… С тех пор, как Мари не стало, я не пил красное вино поблизости от огня, а если и пил – никогда не смотрел, что там в нем отражается. С тех пор мне безразличны символы и отражения, а интересны лишь искривители…
– Лучше бы ты ездил сюда, – произносит Дженнифер. – Выкинул бы старье… Дом ваш был бы живой, а сейчас он